Он впал в молчание, и когда она подумала, что больше Джонни не скажет ни слова, тот медленно продолжил:
— Может, я был бы в порядке, если бы не война. Война — странная вещь, Мора. Кажется, тратишь уйму времени лишь на то, что сидишь и ждешь. Но когда что-то происходит, то происходит с неожиданной скоростью. Но и ожидание неприятно. Ты или пьешь, или играешь в азартные игры, или вообще ничего не делаешь. У меня появилось слишком много времени, и я начал задавать себе вопросы, чего не случалось со мной раньше. Один из них такой: обязан ли я продолжать заниматься делом, которое для меня спланировали другие, в то время как есть чертовски много дел, которыми мне хотелось бы заниматься самому?
Начало было положено, когда я вернулся домой с Тихого океана. Я оказался добрым старым Джонни и прекрасным маленьким героем, потому что был морским летчиком, хотя и без особых отличий. Когда кончилось размахивание флагами, подразумевалось, что я вернусь за свою конторку. Тут и обнаружилось, что это гораздо хуже, чем я представлял себе, находясь на войне. Тогда мне хотелось жениться на девушке, с которой я все время переписывался, пока был в отлучке. Я думаю, она любила меня, так как изо всех сил старалась понять, почему я стал другим. Но она видела лишь положение моего отца и принадлежала к тем женщинам, которые нуждаются в корнях. Им надо знать свое место в обществе, знать, что произойдет завтра. Ей не хотелось рисковать при замужестве… И я думаю, что она была права.
Как-то я приспособился. Мы с отцом всегда рассчитывали на Нью-Йорк или Чикаго. Беда была в том, что я рос сыном богача и никогда не знал свою фирму. Мой дед занялся текстилем просто из необходимости делать деньги. Потом все это дело набрало скорость и приобрело силу, которая должна была разрастаться или сворачиваться.
Мне нравилось ездить в командировки. Я всегда затягивал их, насколько мог. Больше всего мне нравился Нью-Йорк, потому что в первый же год после ухода из флота я встретил там парня, с которым когда-то участвовал в диспутах в колледже.
Мы стали друзьями.
Думаю, что я завидовал ему больше, чем кому бы то ни было из тех, кого знал. Он написал два романа, а когда не жил в Нью-Йорке, то находился в Европе в качестве иностранного корреспондента. Он вполне подходил для такой жизни. Фактически ему и не нужна была никакая другая. Он любил Нью-Йорк больше, чем любое другое место в мире. Его отец был чешским иммигрантом, а мать принадлежала к первому поколению американцев ирландского происхождения. Он родился и воспитывался в нижнем Ист-Сайде. Марк далеко пойдет. Он не хочет быть привязанным ни к какому-то одному месту, ни к женщине, ни к работе. Он владеет только тем, что может упаковать и взять с собой. Я не видел его больше восемнадцати месяцев — он жил в Вене и Флоренции, но много думаю о нем. Хотя, в некотором смысле, я виню Марка за то, что заразился от него тягой к перемене мест. Он всегда делает со своей жизнью все, что заблагорассудится… Иногда мне хочется его видеть… Я становлюсь больным от зависти, едва лишь послушаю его.