Недалеко от папаши покоился его сын — Наполеон II, знаменитый только тем, что никогда не правил. В отдельном зале были саркофаги других знаменитых полководцев Франции. Впрочем, их имена мало что говорили даже моим получающим историческое образование спутницам. С другого входа был Музей истории Второй мировой войны. От нечего делать мы сходили и туда: посмотрели на оружие и оценили содержимое рюкзаков солдат союзных армий.
В пятницу мы получили в школе сертификаты о прохождении двухнедельных языковых курсов и отправились в Музей Орсэ — смотреть произведения художников конца XIX — начала XX века. Этот музей находился в здании старинного вокзала — и изысканные вокзальные часы до сих пор висели под его сводами. Больше всего мне понравилась скульптура белого медведя: не знаю уж, что хотел сказать автор и какого течения в искусстве он придерживался, но зверь вышел ужасно обаятельным. Гладкий, блестящий, он выглядел так, словно вырублен не из камня, а из сахарной глазури.
Суббота стала днем малых музеев. Мы снова погрузились в атмосферу старины, побывав в двух музеях мебели с воссозданными интерьерами прошлых веков, Музее старинной одежды (там были настоящие, ношенные кем-то платья с кринолинами!) и Музее народных ремесел, где освещался исконный быт простого французского народа. Интересно, что во все эти места мы попали по одному и тому же билету — своеобразному «проездному» на музеи. Такие пропуска, рассчитанные на один, три или пять дней, можно было купить в кассах метро.
Наконец настало воскресенье. Наш последний день в Париже. И последний день недели, в течение которой мои мысли постоянно занимал Жан-Батист.
Начиная с понедельника мы переписывались ежедневно. Иногда даже несколько раз в день: я могла выйти на связь перед занятием, на перемене, после занятия и еще потом, если удавалось зайти в интернет-кафе.
Последнее время идея связать свою жизнь с французом уже не казалась мне такой привлекательной, как раньше. Я бы даже сказала, что эта идея полностью ушла в прошлое… если б не познакомилась с Жан-Батистом. Удивительно, насколько хорошо мы понимали друг друга! Он разделял мои взгляды на многие вещи, любил те же фильмы и те же книги, что нравились мне… Конечно, мы говорили в основном не о русских авторах, а об англоязычных, но имена Достоевского и Толстого моему другу тоже были известны. Вообще, одним из качеств, сразу расположивших меня к Жан-Батисту, стала его образованность: о России он знал на порядок больше, чем те французы, с кем я встречалась, мог поддержать разговор хоть о физике, хоть об истории, да и писал исключительно грамотно: если письма моих прежних «кавалеров» нередко были составлены кое-как, без диакретических знаков