— Валерия Константиновна, вы сами закроете кабинет?
— Да, закрою, — вяло кивнула она.
Что теперь делать? Куда податься? В конкурирующее издание? Надо было сразу же это сделать, а не поддаваться уговорам Бочарниковой.
«Ой, да при чем здесь Галка, — упрекнула себя Лера, — просто тебе самой страшно рвать с газетой, в которой ты выросла как журналист».
В журналистику Валерия Ковалева вляпалась из-за мужа.
В университете они учились на разных факультетах — он на журфаке, она на филфаке, и, как говорится, ничто не предвещало…
Встретились они с Казимиром на какой-то студенческой вечеринке.
Казик бредил репортерством, и Лера попала под романтическое влияние этих бредней: опомниться не успела, как написала первый очерк — о многодетной семье. Вышло трогательно, редактору очерк понравился, Лере предложили сотрудничество, но до самых госэкзаменов она была уверена, что серьезного романа с журналистикой не получится.
Романа, кстати, получилось сразу два — с Дворяниновичем и с «Ведомостями».
С того самого первого очерка Казимир выступал в роли гуру, обожал давить авторитетом. Леру убивала беспощадная критика мужа, руки опускались, она никла и потом долго приходила в себя, за что и получила позывной «клуша».
Если бы не поддержка главного редактора «Ведомостей», Сергея Ивановича Чудиновских, Лера бы поставила крест на журналистике.
Чудиновских как-то очень быстро понял расстановку сил в их семейном союзе и для начала отправил Леру на курсы повышения квалификации.
Потом начались командировки, где Лера находила таких людей, что плохо о них писать не получалось. При этом корреспондент Ковалева ни с кем не боролась и меньше всего думала о том, что журналистика — четвертая власть, о чем, кстати сказать, ежеминутно помнил Казик. Валерия просто писала о том, что ей было интересно, — о людях.
И по сей день муж оставался главным экспертом-оценщиком Лериных работ.
Всякий раз, сдавая Завьялову заметку, статью, очерк или интервью, Ковалева волновалась, как в студенчестве, зная, что дома ее ждет разбор полетов.
Сейчас, когда Валерия переехала к маме, у Казимира был только один способ высказать свое мнение — на летучке.
«Станет он гнобить меня при всех или постесняется?» — спрашивала себя Лера перед летучкой. «Неужели он это сделал?» — спрашивала она себя после.
По сути, любые наезды со стороны Казика можно было смело отнести на счет уязвленного самолюбия: муж стоял на коленях, просил остаться, а она ушла.
Но ведь кроме них двоих никто этого не видел. Да и просил Казимир как-то не очень убедительно, и сама просьба скорее напоминала шантаж.