– А-а, сука! Теперь приятно тебе?!
Он ударил еще раз. И еще. Горидзе затрясся.
– Где теперь твоя сучья ухмылка?! Ну? Отвечай! Кто теперь зашкварился?! Кто, сука?! Кто теперь пидорок?!
Мишка вынул нож, воткнул и прокрутил. Глаза – бильярдные шары так и не закрылись. Они спрашивали: за что? Тело парня начало оседать. Мишка отошел от него, позволив упасть. Болдин с ужасом смотрел на поверженного. Перед ним был Миронов. Все, как тогда. Глаза, язык и эти четыре слова: я, очень, хотел, служить.
– Нет! – выкрикнул Миша. – Нет!
Он не знал, что делать. То подбегал к трупу друга, то, схватившись за голову, отбегал.
– Нет! Я не хотел! Это не я!
Болдин сел у стены и заплакал.
– Это не я!
Труп исчез, как и все сослуживцы до этого.
«Это все мое бездействие, трусость и бездействие. Не испугайся я тогда «зашквариться», Мирон бы был жив».
Мишка всхлипнул и снова посмотрел туда, где только что лежал труп сослуживца.
«То, что произошло сейчас, только подтверждает мою вину».
«Зарежься тогда. Сделанного (в твоем случае несделанного) не воротишь. Надо жить дальше. Хотя это тоже не про тебя. Тебе надо для начала попытаться выжить».
Михаил вытер слезы, встал и, не убирая ножа, пошел вверх.
«Надо вытащить сначала свою задницу, а потом думать о других».
Как ни странно, но внезапный приступ эгоизма придал ему сил. Сил, которых ему так не хватало ни сейчас, ни в ту ночь позора.
– Нет. Сначала я, а потом уже все остальное, – вслух произнес Болдин неожиданно для самого себя.
– По-моему, то же самое ты говорил и тогда, – раздался голос Горидзе за спиной. – Ой, нет, прости. Тогда ты говорил: я хочу просто дослужить.
Болдин, не обернувшись на голос, прибавил шагу, а потом и вовсе побежал.
* * *
– Прости меня, мама, – произнес Борис и закрыл глаза.
Он почувствовал нежность рук, будто его действительно взяла за руку мама. Не призрак, не мертвец, а живая мама. Столько тепла и заботы было в этом прикосновении, что Борька снова ощутил себя маленьким. Он будто вернулся в то время, когда ему не нужен был этот экстрим, выброс адреналина и поломанные ноги. Он вернулся в то время, когда по-настоящему любил свою маму и еще ничего не знал о Борьке-бунтаре.
– Пожалуйста, прости, – прошептал Шувалов.
Вдруг нежная рука матери сдавила ладонь Бори и с силой дернула. Шувалов вскрикнул и открыл глаза. Он лежал на полу рядом со зловонной кучей. Он быстро перевернулся в ту сторону, где должна была быть женщина. Она уходила в проход. Он видел, что ее платье сшито некрасивыми стежками сзади. Она повернулась, махнула ему рукой и исчезла в черноте коридора.