«Угодна ли Господу строгость, к которой меня призывает святой отец? — спросила себя сестра Аполлония. — Благопристойность — да, но разве это хорошо — лишать сестер моментов радости?»
Войдя в комнату, она увидела Мари-Эрмин, стоящую на своих ножках. Малышка держалась за стул и улыбалась ей, показывая свои крохотные зубки.
«Спаситель, сколько в ней невинности! — подумала она. — „Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие!“»[6].
Слова из Евангелия сами собой пришли на ум. Увидев сконфуженные лица окруживших девочку сестер, настоятельница вздохнула.
— Когда к нам приходит отец Бордеро, прошу вас, будьте сдержаннее, сестра Мария Магдалина. Это и вас касается, сестра Викторианна.
Пожилая монахиня удалилась в свою комнату, чтобы помолиться. Головная боль молотом стучала в виски.
«Эта боль — предвестник метели!» — подумала она.
Элизабет Маруа стояла у окна в кухне. Ее муж, зажав трубку в уголке рта, покачивался в кресле-качалке. У Жозефа были свои привычки. Когда ему выпадало работать в ночь, он любил часть дня провести в приятном безделье, предварительно плотно позавтракав. А потом с полудня и до семи вечера он спал.
Молодая женщина следила глазами за темным силуэтом идущего по улице человека. Нахмурив брови, она прижалась носом к стеклу.
— Сдается мне, что это кюре, Жозеф, — тихо сказала она. — И идет он от школы. Да, это он. И направляется к нашему дому.
Жозеф выпустил длинную струю дыма. Прыжком вскочил на ноги и направился к двери, на ходу подхватив меховую куртку.
— Останься, Бетти! — мягко приказал он жене.
Жозеф вышел. Элизабет прислушалась. Муж и кюре разговаривали прямо на пороге, под козырьком.
— Здравствуйте, отче! Сегодня Господь послал нам первую настоящую метель, — объявил Жозеф.
— Ну, бояться-то нам нечего, — добродушно ответствовал священник. — Мало ли мы их пережили! Друг мой, я пришел к вам с просьбой. Не осталось ли в вашем доме ненужных игрушек для маленькой девочки, которую приютили у себя сестры?
Рабочий задумался. Потом покачал головой.
— Святой отец, к сожалению, у нашего Симона одна-единственная игрушка — лошадка, которую я своими руками вырезал из кленового полена. Вы меня поймете, если я скажу, что не хотел бы отдавать ее в чужие руки.
Элизабет поджала губы. Она вспомнила о разноцветном шарике, внутри которого перекатывался бубенчик. Сын давно потерял интерес к этой игрушке.
«Жозефу не хватает милосердия, — сказала она себе. — Этой малышке тоже хочется играть!»
Она поплотнее закуталась в шаль и открыла окошко. Холод моментально наполнил комнату.