Вот комната матери с отцом: дверь закрыта.
Вот дверь в его комнату, она тоже закрыта, хотя, когда он уходил на пляж, оставил ее распахнутой настежь.
А вон и самая дальняя, угловая дверь, в комнату Мартышки.
Отчего-то по спине Банана побежали мурашки, он почувствовал, как кровь приливает к щекам.
Даже не прикрыв дверь на площадку, лишь сбросив сандалии, на цыпочках пошел вдоль коридора.
Он ничего не слышал, ни голоса, ни вздоха, уши были плотно забиты непонятно откуда взявшейся ватой.
Ее можно было вытащить, но он не стал этого делать, только подкрался к двери в комнату сестры и замер.
Набрал в легкие воздуха и начал считать.
Раз…
Два…
Три!
И с каким-то непонятным отчаянием толкнул дверь, прекрасно понимая, что лучше бы этого не делать, но он не мог ее не толкнуть — запретная комната в запретный час, иначе зачем закрывать входную дверь на цепочку?
Он ввалился в комнату, застыл, а потом вылетел обратно, сознавая, что сейчас его будут бить.
Как-то раз он вошел в ванную, когда Мартышка после душа еще не надела халат, а полотенце уже сбросила.
И напоролся прямо на ее грудь.
С маленькими коричневыми сосками.
Почему она в тот раз не заперла дверь — он не знал.
Наверное, просто забыла.
Но тогда она заехала ему тапкой по голове, и он даже не взвыл.
А сейчас входная дверь в квартиру была закрыта на цепочку, но он все равно вломился туда, где его не ждали.
Голая Мартышка и голый Палтус лежали на узком диванчике сестры, диванчик стоял у стенки напротив окна, штора не была задернута, и солнце ярко светило на два трепыхающихся тела.
Одно — сверху, другое — снизу, два тела, так что бить его сейчас будут вдвоем и уже не тапкой.
Банан промчался по коридору и заскочил в свою комнату.
Захлопнул дверь и начал осматриваться, думая, чем бы ее подпереть, чтобы они сюда не ворвались. Можно столом, но в одиночку его не сдвинуть. Можно взять стул и засунуть ножку в ручку двери, тогда какое-то время он продержится в осаде, по крайней мере пока не появится мать.
Максим взял стул и заблокировал им дверь.
Потом залез под стол и закрыл голову руками.
Дверь начали дергать, затем в нее постучали.
— Эй, — услышал он голос сестры, — открывай, гаденыш!
Он промолчал: если она назвала его гаденышем, то ничего хорошего ждать не приходилось.
В дверь опять постучали, сестра снова потребовала открыть дверь, он опять промолчал, голоса в коридоре стихли, а потом вдруг послышался мягкий голос Палтуса.
— Максим… Максик… Открой, пожалуйста!
В первый раз за весь этот год Палтус назвал его по имени, и Банан вылез из-под стола.
Медленно приблизился к двери, убрал стул и отскочил как можно дальше.