Это все мы узнали позже, а сейчас, уходя от обстрела, лезли вверх.
— Зенитки нас ужо не достают! — радостно доложил кормовой стрелок.
— А как там остальные? — спрашиваю я.
— Темно. Не видать!
Высота достигает четырех тысяч метров. Становится трудно дышать, кружится голова. Отдаю приказ надеть кислородные маски. Сразу чувствую облегчение. В самолете тихо. Совсем стемнело.
Сколько раз мне приходилось водить самолет во тьме ночной? Но самая непроглядная ночь с неба всегда отличается от другой, пусть такой же темной ночи. На какой бы высоте ты ни шел, вдруг сверкнет в разрыве облаков случайный огонек… Вот медленно движется конус света от автомобильной фары по дороге… Впереди засияли жемчужной россыпью огни города… И эти далекие огни помогают не только ориентироваться, они поднимают настроение. А прифронтовое небо — безрадостно. Сверху ни зги не видно. На земле все фонари и окна тщательно замаскированы. Тлеющую папиросу — и ту закрывают ладонью. Экипаж воздушного корабля чувствует себя потерянным в этом огромном, темном мире. Но темнота, как она ни гнетуща, все же лучше, чем ослепительный фейерверк зенитного обстрела и светлые лучи прожекторов, беспокойно шарящие по черным облакам.
Под нами плотные ровные тучи, скрывшие сушу и море. Мы ничего не видим, но и с земли не видят нас. Над нами бледные и маленькие звезды. Штепенко целится на них секстантом, ориентируется.
Но вот неожиданно обрывается облачная пелена. Половинка луны освещает пустынное море, образуя световую дорожку, подернутую легкой рябью. Вдали темнеет береговая линия, вдоль которой идет наш маршрут.
— Набирайте еще высоту. Теперь он у нас в руках и никуда не денется, — говорит штурман.
— Кто это — он?
— Берлин!
И снова мы летим во тьме ночной.
— Алло, штурман, сколько до цели?
— Двадцать минут.
В корабле взволнованная, напряженная тишина, которая обычно предшествует чему-то очень шумному и важному, чего очень ждут. Вдруг эта тишина нарушается, хотя по существу становится тише. Дело в том, что мы привыкли к монотонному гулу двигателей. И когда меняется ритм моторной песни, ухо воспринимает это как нарушение кажущейся тишины.
Заглох правый крайний двигатель.
Я взглянул на альтиметр. Его стрелка перевалила за семь тысяч метров. Опять плохо работает компрессор. Дизелю не хватает воздуха.
Решено идти до цели на трех моторах.
— Внимание, под нами Берлин! Открываю люки, — докладывает Штепенко.
Одна за другой летят вниз бомбы.
Облегченный па четыре тонны самолет взмывает вверх.
И в эту же минуту сотнями огней вспыхивает небо. Лучи прожекторов скользят по облакам, как сумасшед-шие бросаются из стороны в сторону. Трассирующие снаряды длинными световыми лентами тянутся со всех сторон вверх, и там, где они скрещиваются, образуется о высоте огненный шатер. К счастью, он светится в стороне от нас. Более крупные снаряды огненными шарами взлетают вверх и на какое-то мгновение останавливаются на предельной для них высоте. Другие же маленькими шаровидными молниями разрываются вокруг нас.