Петр III домовые храмы закрыл и иконы со стен в соборах поснимал, Екатерина, как на престол взошла, все вернула, были рады и тому, против императрицы выступать не стали. И когда она вдруг вызвала в Москву архиепископа на суд, все промолчали.
Арсений не боялся, он не считал этот суд для себя настоящим: духовное лицо светские судить не могут. Ошибся, судили. Правда, сам Мацеевич, видно, почувствовав, что перестарался и поддержки среди своих не имеет, написал второе письмо и попросил отставку. Опоздал.
Первый допрос провела сама императрица в присутствии Орлова, Панина и Шешковского. Мацеевич обрушил на Екатерину поток библейских проклятий, за что только не проклинал и чего не обещал! Императрица сначала холодно смотрела на распаленного собственной речью прорицателя, а потом демонстративно закрыла уши руками:
— Пусть кричит, я пока так посижу. А уши закрыла, чтобы его мерзостей в душу не пускать.
«Мерзости», если честно, касались все больше не отнятых у Церкви земель и имений, а поведения самой императрицы; Арсений открыто порицал ее сожительство с Орловым и покровительство убийцам Петра Федоровича. Даже с закрытыми ушами Екатерина прекрасно понимала, что именно произносит обличитель. Ее голубые глаза смотрели так, что было понятно: Арсению не жить.
— От него доброго ничего не услышишь, а у меня уж руки устали уши зажимать. Уведите, пусть с ним в суде разбираются.
Но Мацеевич был прав не только в обличениях, его и впрямь не имели права судить гражданским судом без согласия Синода. Однако архиепископ забыл об одном: Синод слушал императрицу!
Вечером Екатерина усмехнулась:
— Видишь, Гриша, какие мы с тобой грешники. Надобно остаток жизни по монастырям провести, грехи замаливая. — Она задула свечу и, устраиваясь на постели, усмехнулась: — Пожалуй, завтра надобно манифест об отречении сочинить…
— Чего?!
— Страшно… вон архиепископ карой небесной грозит, ежели от тебя не откажусь.
— Да я его сам удушу!
— Хватит уже, надушили. Мацеевича суд судить станет, как государственного преступника.
— Нельзя его судом-то.
— Отчего же? Синод разрешит, и можно станет.
— А ну как не разрешит?
— Гриша, я отрекаться не собираюсь, а пока меня не свергли, Синод разогнать успею, ежели противиться будет. Или забыл, как они послушными телками сидели, пока я им в глаза дурным указом тыкала о старообрядцах?
Орлов не забыл, но все равно уверен не был.
Екатерина осталась недовольна поведением любовника в ту ночь: неужто проклятий дурного попа испугался?
Испугался не один Орлов; члены Синода, не рискнув откровенно противиться воле императрицы, бросились молить о заступничестве за Мацеевича Бестужева.