Однако оказалось, что Меризи ошибся. Граф принял его не в хранилище рукописей, а в собственном кабинете. Ковер привел композитора прямо к столу, за которым восседал высокий, еще совсем не старый вельможа, весьма благородной наружности. Одет он был просто, в темно-коричневый камзол на французский, еще дореволюционный манер (послереволюционная мода при русском дворе не поощрялась, как не поощрялись и все выходки самих революционеров-французов). На его большой, изящно очерченной голове красовался белый парик с косичкой, перевязанной черной ленточкой. Граф щурился, но, видно, не от неудовольствия, а от слабости глаз. Хотя, когда он раскрыл их, Антонио изумился — настолько они были необычны: темно-синие, с черными всполохами. Глаза серьезного человека, много пережившего на своем веку. И еще Антонио уловил его сходство с воспитанником — Александром Горюновым. Сходство это не бросалось в глаза, но существовало как-то подспудно — в манере взгляда, в повороте головы, в легком жесте руки, которым граф пригласил пришедшего сесть напротив. Значит, верны слухи, что Александр графу — родная кровь.
— Рад познакомиться со знаменитым маэстро Меризи! — вежливо и совершенно правильно по-итальянски проговорил граф. — Признаться, я и сам хотел зайти к вам — узнать, как там мой шалопай?
— Все прекрасно, ваше сиятельство, — отвечал Антонио, в почтении склонив голову. — Для меня честь, что господин Горюнов почтил нашу театральную труппу своим присутствием.
Граф вскинул на маэстро потемневшие глаза и процедил:
— По мне, это, конечно, не честь. Но что поделаешь, сама императрица признала за Александром талант пения. В таком случае пусть поет. Но хочу осведомиться у настоящего профессионала — велик ли сей талант?
Меризи улыбнулся:
— Если я скажу вам, ваше сиятельство, что не велик, вам не понравится. Ежели — велик, вы не поверите. Я скажу другое. Любой талант нуждается в труде, как алмаз в шлифовке. Я вижу, что ваш воспитанник в последнее время стал петь куда лучше. Его голос обрел силу, его дыхание раскрылось, звук обрел красоту и гибкость. И все это только благодаря…
Граф махнул рукой, перебивая:
— Знаю! Эта певичка, Невская, стала с ним заниматься. Тоже мне учительница… Знаем мы такие учения… — Граф хмыкнул. — Да влюбился в нее Сашка — вот и вся недолга. Отсюда и плоды учения. Однако, я боюсь, как бы иных плодов не случилось!
Граф вскочил. Антонио уставился на него в изумлении. Алексей Шувалов оказался не просто высок ростом — велик! Его ручищи сжали спинку тяжелого дубового стула, как хрупкую игрушку. Антонио даже показалось, что стул треснул.