— Пожалуй, на сегодня достаточно, — Калинкина задумчиво посмотрела на Элю. — Я бы хотела еще раз побеседовать с вашей свекровью. И еще: можете вы завтра часикам к двенадцати подъехать к нам вместе с Катей, чтобы, как положено, оформить все показания?
— Да, конечно.
— Кстати, она так и собирается жить у вас?
— Это решение свекрови, поэтому сказать, сколько она здесь пробудет, не могу. Нина Владимировна ее пожалела, услышав эту ужасную историю… У нее самой был чудесный муж, а тут — настоящее предательство… Хотя на деле, думаю, все гораздо сложнее… Кстати, у него столь определенного алиби, как у нас, нет?
— Если не считать того, что у этого господина просто не было времени, чтобы обежать сторожку, заскочить убитому в тыл и выстрелить, а затем вернуться назад… Так что его алиби почти в точности повторяет алиби вашего супруга и его брата… У вас есть еще вопросы?
— Нет, только просьба: будьте помягче с Ниной Владимировной, она в самом деле проболела всю зиму. Она и собрала-то нас всех здесь подле себя, потому что уверена — это ее последнее лето… Вам ее пригласить сюда?
— Желательно. Но если она себя неважно чувствует…
— Вы просто не знаете мою свекровь, — слабо улыбнулась Эля и встала. — Она очень сильная женщина. Как бы ни чувствовала себя, обязательно придет сюда. Разговаривать с вами лежа было бы для нее верхом неприличия… Я могу идти?
Нина Владимировна в этот день действительно чувствовала себя неважно, чему немало способствовал разговор с младшим сыном.
Маша засела в комнате, которую после ее появления Евгений покинул, даже не взглянув на жену, и теперь уже часа три подряд бродил по саду, погрузившись в свои невеселые размышления, и ни с кем не общался. Приезд следователя Калинкиной и ее длительная беседа с Эльвирой тоже не добавили генеральше хорошего настроения: о чем таком можно допрашивать человека, обладающего столь очевидным алиби? Так что приглашение Калинкиной побеседовать с ней Нина Владимировна восприняла чуть ли не с облегчением, надеясь хоть как-то прояснить для себя сегодняшнюю ситуацию. Остановив рукой нахмурившуюся и открывшую было рот Нюсю, коротавшую время возле своей хозяйки с вязанием в руках, Нина Владимировна направилась в кабинет.
Поздоровавшись, она опустилась на стул, на котором только что сидела Эля, и вопросительно посмотрела на следователя. Калинкина, в свою очередь, не торопилась, перекладывая свои бумаги с места на место и понимая, что ее вид — вид чужого человека, расположившегося в святая святых этого дома, за столом покойного генерала, его вдову радовать не может. Ане было немного стыдно оттого, что настоящего сочувствия к Нине Владимировне она не испытывает. Что так же, как и остальные члены этой семьи, она ее подспудно раздражает.