Увы, в этот раз для заполнения объема не хватает научных данных. Может, Нансен выжмет из себя 15 тысяч слов по океанографии? «Говоря честно, ума не приложу, что бы еще придумать». Работа идет «полным ходом», однако для человека, в глубине души презирающего слово, сочинить двухтомный труд о лыжном походе продолжительностью в три месяца отнюдь не просто. Единственный литературный жанр, перед которым преклоняется и которым действительно хорошо владеет Амундсен, — телеграмма. Как там выразился коллега Нансен? «Каждое ее слово мужественно». Чем больше слов, тем более женственным и аморфным становится подвиг, тем более размывается его значение. Мужчина хорош делами. «Я вымарываю главу VII: "Возвращение". Как ты догадываешься, сочинить на эту тему что-либо достойное невозможно».
Судя по всему, на сей раз главы поступали в типографию практически сразу, без сколько-нибудь серьезного вмешательства «стилистов». Но если в литературном плане эта книга давалась легче предыдущей, теперь возникли новые сложности — орфографические. Со времени работы над «Северо-Западным проходом» у Амундсена развился собственный, оригинальный вид правописания, поэтому главы следовало изложить понятным норвежским, иначе сочинение останется недоступным для переводчиков на иностранные языки.
Конечно, норвежский язык переживал тогда бурный период своего развития, который еще не закончился. Тем не менее представляется странным, что человек, далекий от литературной деятельности, посчитал себя вправе создать собственный вариант письменности. Впрочем, Руал Амундсен не был обычным гражданином, живущим в пределах определенного скандинавского диалекта. Когда его закидывало в отдаленнейшие уголки земного шара, он подолгу бывал верховным властителем, князьком, племенным вождем. Там он мог заменять портреты королей, переносить национальные праздники, издавать законы, распоряжаться работой и отдыхом, жизнью и смертью. Почему было не распорядиться и языком? У Руала Амундсена развивалась все более очевидная страсть к независимым суждениям.
Хотя Амундсен не всегда последователен, его вариант письменности явно основан на фонетическом принципе. Возможно, толчком для него послужили языковые штудии в гавани «Йоа», среди эскимосов. Как слышится, так и пишется… никаких экивоков, никакого украшательства, прямой путь от уст к руке. Попытку придерживаться собственного правописания в цивилизованном мире, даже если ты модифицируешь его в корреспонденции с вышестоящими, следует признать неслыханным упрямством. Полярник предпочитает связь на своей частоте. Хотя намерение понятно и даже естественно, едва ли Амундсен добился этим чего-либо, кроме отчуждения от окружающего мира. В конечном счете своеобразная орфография Руала Амундсена служила не столько связи, сколько ее противоположности: явно указывала на изоляцию.