Окрась все в черный (Зорин, Зорина) - страница 28

Я пошел все вперед и вперед — глухо, но вполне отчетливо раздавались мои шаги. Дул ветер — мне показалось: зимний ветер. Мокрый асфальт под ногами скользил — гололед в обнимку с гололедицей. Брызги дождя срывались с деревьев, ветер кидал мне их в лицо — снежные, вьюжные хлопья. Но музыки все не было слышно.

Скребуще-цокающий звук раздался позади. Кто-то стремительно несся — возможно, меня догонял. Не человек. Звук приближался, звук мимо пронесся вместе с тенью. Я вздрогнул, почти испугался. Нечто не из моего вымысла. Остановился, прищурившись, долго всматривался в темноту — туда, куда умчалась тень. Напряг до предела мозг, чтобы отгадать загадку: что это может быть?

Разгадка оказалась простой, когда я смог ее найти, — простой до смешного. Собака. Конечно, по такой безлюдной, такой темной улице должна пробегать такая вот бесхозная собака. Только нужно чуть замедлить съемку: бежит, но не мчится, по параллельному тротуару, шаги прохожего звучат в унисон ее когтистым поспешным шажкам. Она бежит, он идет, не обращая никакого внимания, не замечая. Вступает музыка: сначала едва различима, потом все громче и громче — и форте у освещенного окна. Свет падает на собаку — она тоже как раз достигла окна, — тень от нее ложится на противоположный дом (маленькая дворняжка преобразовывается в собаку Баскервилей). Вот тут он ее и замечает. Смотрит с минуту, думает, не приютить ли? Одинокий пес и он, человек, одинокий. Но тут же отвлекается, поворачивается к окну. Музыка, свет. Окно хоть и довольно низко, но все же выше уровня его глаз. Поднимается на несколько ступенек крыльца — вот теперь хорошо, все отчетливо видно: уютная комната, кресло, мужчина, голова его обращена к двери, вот-вот должна появиться его жена, сейчас она укладывает ребенка… Собака забыта.

Впрочем, все оказалось не так. Сюжет изменился. Жена и ребенок — в прошлом, теперь одни воспоминания.

Темная улица — точно такая же! Я должен был испугаться. Но я опять не боюсь. Я иду и иду и жду, когда станет слышна музыка. Вслушиваюсь изо всех сил — из-за этого иду очень тихо, нарушаю сценарий — шаги мои теперь совсем не слышны.

Вот. Наконец. Едва различимо, но вполне определенно: звуки музыки. Ускоряю шаги — вот и свет виден, там, впереди. Я уже почти бегу, но стараюсь бесшумно, чтобы не упустить… Да, можно больше так не торопиться — без всякого сомнения, эти звуки — музыка. Вот только… Останавливаюсь, вслушиваюсь, не верю, прохожу еще немного вперед, опять останавливаюсь и напряженно слушаю.

Какой обман! Да нет, это просто предательство! Не Перголези. Не мой божественный мальчик! Это… нечто прямо противоположное, нечто просто оскорбительное… «Окрась все в черный». Настоящее кощунство. Кто же надо мной так посмеялся?