«Прости, я тебя не люблю, у меня есть другая женщина, у меня есть ребенок». Она, конечно, устроит жуткий скандал, а потом заплачет, но он и это переживет. Сколько мужчин проходят через это — и ничего, вполне счастливы. Только бы хватило сил.
Не хватит! Он никогда от нее не уйдет. Инга потому и молчала так долго, что знала об этом. Да что там знала! Он сам ей сказал в ту угарную ночь: «Понимаешь, Галя не переживет мой уход, я не могу…»
А Инга нежно погладила его по щеке и ничего не ответила.
Врал он все! Галя прекрасно все переживет. Конечно, ей будет обидно и больно, но… Совсем не потому он не сможет развестись, совсем не потому. Он трус и слюнтяй — в этом все дело. Он никогда не решится. И никакого загородного домика с видом на лес у них с Ингой не будет, а с сыном он станет встречаться как вор, украдкой, отпрашиваясь с работы на пару часов, чтобы Галя ничего не заподозрила. А Галя все-таки заподозрит, выследит, узнает, разразится дикий скандал… и сама подаст на развод. Нет, нет, нет! Нельзя этого допустить! Не вынесет он развода. Потому что развод — это суд, это ужасный позор. У него будут спрашивать… у Гали будут спрашивать… Судья, надменный и черствый, и куча народу в зале…
Он не только не решится сказать Гале об Инге, он не решится завтра пойти на день рождения к сыну. Вот он какой трус и подлец. Замрет, затаится, сделает вид, что не получал никакой открытки.
— Слава, иди ужинать! — крикнула из кухни жена.
Станислав, словно это был приказ, а не приглашение, вскочил с дивана и побежал в кухню. Выбросить из головы всякие глупости и просто жить.
— Помидорчики? Здорово! — Он положил себе в тарелку салату, наигранно потер руки: — Обожаю помидоры.
— Астраханские, — важно и немного хвастливо сказала Галя. — Наверное, все же тепличные, но солнца перепало им побольше, я так думаю.
Он подцепил на вилку кусок помидора, медленно прожевал, будто дегустируя.
— Вкусно! Сладкие, не то что наши.
— Вот и я о том: южные есть южные. Положить тебе котлетку?
— Три.
— Ах ты обжора! — Она засмеялась, перегнулась через стол и легонько стукнула его по лбу.
Ужин прошел вполне безболезненно. А потом они смотрели телевизор — и тоже было ничего. Но наступила ночь.
Они спали на отдельных кроватях — наверное, только это и спасло его от убийства. Инга, загорелая (и когда успела, ведь весь месяц они сдавали экзамены?), в выпускном платье, сидела на скамейке в дальнем конце их школьного стадиона и тихонько наигрывала на гитаре «Пару гнедых», а он, полупьяный, снова и снова признавался ей в любви:
— Я, наверное, дурак, но я тебя люблю.