– Что ж, заходите! – патетически воскликнул дантист – к чему тут церемонии? Чем дальше, тем все меньше нравился ему этот зуботехник, как бы с ним хлопот каких не возникло.
Он вошел в комнату, сел за стол напротив своей жертвы. Пора завести разговор. О чем он хотел говорить? О первой любви Катеньки, в которой играл главную роль? Ведь так вполне могло быть. А если представить, что так оно и было? Да оно так и было, он все прекрасно помнит!
– Простите, что я явился к вам незваным, да еще в такой день.
– Оставьте! – Дантист болезненно поморщился.
– Не мог не прийти, понимаете?
– Понимаю, еще бы!
– Дверь оказалась незапертой…
– Можно подумать, запертая дверь вас остановила бы.
– Вы правы! – Он рассмеялся развязно. – Но все равно, простите. Познакомимся? – Он встал, перегнулся через стол и совсем панибратски хлопнул по плечу свою жертву.
– Хотите назвать свое имя? – Дантист удивленно на него посмотрел. – Зачем?
– Ну… Разве вам не интересно… Вы, кажется, совсем не удивились моему приходу, словно ждали.
– Я ждал. – Дантист задумчиво покачал головой. – Но не вас. А может, и сейчас до конца не потерял надежду, – как бы про себя произнес он. – Мне бы хотелось, чтобы вы потом ушли. Сейчас ладно, но потом… Как знать, может быть… И вообще… вы помешаете!
– Что вы такое бормочете? – Он улыбнулся, добродушно, но чуть-чуть снисходительно, как улыбаются чужим детям, боясь показать их родителям, как раздражают своей глупостью и капризами отпрыски.
– Вы напрасно пришли. Совершенно напрасно! Я же сам, добровольно. И не надо меня контролировать!
– Добровольно? Что добровольно? Я не очень понимаю.
– Прекрасно вы все понимаете! – Дантист в досаде махнул рукой, отвернулся, оперся ладонями о спинку стула, будто собирался вскочить. Но не вскочил, вздохнул, положил голову на руки.
Самый подходящий момент! Отвернулся, сидит в задумчивой горести. Сейчас он ничего не заметит. Никаких манипуляций. Вот его рюмка… И себе налить водки, чтобы подозрительно не показалось. Дался заказчику этот мышьяк – вон как помутнела жидкость, может обратить внимание, хоть и пьян, хоть и рассеян.
– Давайте помянем Катеньку. Вместе помянем.
Не поворачивается, будто не слышит. Сидит, горюет и не поворачивается.
– Я пришел только затем… Видите ли, Катенька… В восьмом классе… Я очень тогда был влюблен.
– Вот как! А она? – спросил, словно вскрикнул от боли, но так и не повернулся.
– Она?
Она и тогда уже была самой прекрасной на свете женщиной. В этом школьном форменном платье она была настоящей красавицей. С этой смешной детской стрижкой была прекраснейшей из женщин. Прекраснейшие из женщин никого не любят.