Она поймет, только когда умрет. И я только тогда пойму.
Он там, в спальне. Будут новые похороны – ветер и снег. Автобус повезет оставшихся по гладкой белой дороге на второй поминальный пир. Стол накроют отстиранной скатертью, расставят посуду…
Вернулась собака и лает, лает. Петарды как выстрелы. Вероника шаркает тапками в коридоре. Войдет сейчас, а я так и не смогла понять, не смогла ощутить. Шахматный танец – перед тобой мы с мамой не виноваты – я не думала, что это так больно – голова на подушке… Его смерть – искусственно созданная смерть.
– Софья!
Вероника, шаркая, вошла в комнату – глаза распухли, нос распух, губы распухли.
– Я искала тебя… Я тебя так долго искала, по всей квартире искала, а ты вот где! – Она всхлипнула, уткнулась распухшим носом в скомканный мокрый платок. – Мне нужно сказать тебе… – Вероника подошла ко мне близко-близко, наклонилась, обняла одной рукой за плечи, прижалась мокрой горячей щекой к моему лицу. Тело ее тоже было горячим, и дыхание горячим – живая, живая, просто вся переполненная жизнью. Мне стало неприятно и страшно от неправдоподобия ее горячей живости. – Нам придется вызвать милицию, Софья. Я понимаю, как это ужасно – эти люди… Но не вызвать нельзя. Разговаривать с ними буду я, в основном я, но они и тебя станут спрашивать, где ты была, что делала.
– Я ночевала у бабушки.
– Да, знаю. Но потом, утром, ты приехала домой. В котором часу ты приехала?
– В начале восьмого. Папа сидел за столом, здесь сидел, мы с ним говорили. Ему было плохо, но я не знала, не понимала, я думала, это от водки. Потом я помогла ему дойти до спальни, уложила в постель и сама легла спать.
– О чем вы с ним говорили? – Вероника сжала мое плечо – от невыносимо близкого жара ее тела было нечем дышать.
О чем говорили? О том, что они с мамой передо мной ни в чем не виноваты, о том, что без нее, он понял, жить не сможет, о том…
– Он сказал, что ночью кто-то к нему приходил.
– Кто приходил?
– Не знаю. Может, убийца?
Вероника вздохнула – выдохнула вздох мне в лицо.
– Это не мог быть убийца. Убийцы не было.
Она отстранилась от меня, закрыла лицо руками и заплакала. Но быстро успокоилась. Не отнимая рук от лица, насморочным голосом рассказала, как пришла сюда в начале одиннадцатого, подумала, что мы еще спим, и решила не будить, принялась убирать со стола и мыть посуду. Потом сняла скатерть… Под скатертью она обнаружила записку.
– Я сначала не поняла, что это такое. Подумала, просто какая-то бумажка. Отложила ее в сторону, понесла скатерть в стирку… А потом… Если бы не мама, если бы не ее смерть, мне бы и в голову не пришло… раньше бы никогда не пришло… А тут меня вдруг как по голове стукнуло. Что-то такое… не знаю, какое-то чувство. Я бросилась в комнату, развернула записку… В общем, сама смотри, – Вероника достала из кармана сложенный, как письмо, лист бумаги, – а я не могу, не могу. – Она положила передо мной листок, отвернулась и зарыдала.