И опять накатило чувство нереальности. Фантомным холодом замерзли плечи. Эти люди на улице, старик, я сам представились персонажами моих субботне-воскресных видений. Возможно, я в очередной раз проснусь и обнаружу себя сидящим на кухне с недопитой чашкой кофе в руке, с тлеющим окурком в другой. А потом затрезвонят мои телефоны — по очереди и вместе. Я их отключу. И стану надеяться на крепость двери. Потому что и сам сумасшедший…
А сумасшедший старик между тем уходил, уходил. Я встряхнулся и бросился за ним.
Я бежал, но никак не мог его догнать — теперь он шел очень быстро, тоже почти бежал, а расстояние между нами было приличным, да еще люди мешали. Если бы не его шляпа, вообще потерял бы из виду.
Я бежал и изо всех сил старался сосредоточиться на этом беге, только на беге, не отвлекаясь ни на что другое, но не отвлекаться не мог. Я бежал, для того чтобы вернуться в реальность, а реальность-то от меня убегала, гораздо быстрее, чем я ее догонял. Я бежал и думал: что, что он имел в виду, этот старик? «Вы все правильно сделали» — что я правильно сделал? Обналичил чек? Но ведь это как раз неправильно. И взгляд его исподлобья, и покачивание головы, и недовольное, ворчливое бормотание говорили о том, что он меня осуждает — осуждает за то, что я правильно сделал. Как же это понять? Понять невозможно. Во всяком случае, я понять не могу. Так вот пусть разъяснит, зачем же он убегает, почему не остановится? Что-то в этом не то, что-то в этом не так. Тревожно и… да нет, уже просто страшно! Потому что я начинаю сомневаться… во всем сомневаться, даже в том, что бегу. Дыхание сбивается, я совсем задыхаюсь от бега, в боку колет — но не уверен, совсем не уверен, что бегу. И что бегу я за стариком. Ни на секунду не выпускаю из виду его шляпу — и не уверен, что шляпа его, что шляпа вообще имеет место быть. И в людях, которые толкают меня, мешая бежать, которых я толкаю, мешая им совершать свой путь, я не уверен. И не уверен, что только что был в банке, и не уверен, что сегодня весь рабочий день доставлял письма и что был в погоревшем музее — ни в чем не уверен.
Не уверен, но знаю одно: мне надо догнать старика. Пусть докажет, что он существует. Пусть докажет, что я — это я, а не кто-то чужой, живущий во мне, за чьи грехи я расплачиваюсь, чьего преступного прошлого я не знаю и знать не хочу. Я должен его догнать…
Остается немного, расстояние наконец сжалилось надо мной и сократилось — вот он, этот старик. Мне кажется, я уже чувствую его запах — удушливо нафталиново-кислый — так, вероятно, пахнет в провинциальных цирковых гримерках, — мне кажется, я ощущаю пульсацию его разгоряченного бегом тела.