Но почему, почему ей так всегда не везло? Чем она хуже других женщин? Антошиной маме всего двадцать пять, а у нее уже шестилетний сын — ничем не заслуженное счастье. Разве эта Жанна привлекательнее ее как женщина? Как мать она точно никакая! Не смогла пробудить к жизни собственного ребенка. Вот если бы Ирина была его мамой…
Ее никогда никто не замечал, и не только мужчины. Пустое место, человек без ауры, без запаха — вот кто она такая. Однажды в десятом классе Ирина заболела, так только через три дня обнаружилось, что ее нет в школе. И это при том, что она была круглой отличницей, с первого класса, а отличники, как известно, всегда на виду. Даже мама и папа ее любили без всякой родительской страсти: заботились, делали все, что им полагается, но совсем за нее не страдали. Не так надо любить своих детей. Когда у нее будет ребенок…
Никогда у нее не будет ребенка! Потому что ни один мужчина не обратит внимания… потому что Андрей… «Знаете, Ирочка, я женат».
Второе пирожное она доесть не смогла, остатки чая вылила в раковину. Вот взять и испортить ему субботний вечер! Позвонить и позвать, дело-то действительно срочное. А жена его останется с носом, будет сидеть в одиночестве, переживать, ревновать, представлять ужасные картины измены… Вот взять и позвонить!
Ирина вымыла чашку, тщательно вытерла полотенцем, поставила в шкаф. Принесла из комнаты телефон. «Андрей, здравствуйте, это Ирина, мне нужно срочно с вами встретиться, да, да, очень срочно…»
Невозможно! Не сможет она ему позвонить после той страшной фразы. И он не приедет, не станет портить себе выходные, отложит визит до понедельника. Бессмысленно. Обречена на вечное одиночество. Если она однажды не выдержит, кончит жизнь самоубийством, в ее квартире не найдут даже чужих отпечатков пальцев, чужих волос — и это само собой объяснит причину ее отчаянного поступка, записки писать не нужно, все и так ясно. Одинокая женщина… Не дать ли объявление в газету?
Бессмысленно. Ей опять не повезет, как не везло всегда — во всем и всегда, даже в детстве.
Ей тогда было лет пять или шесть… Да, пожалуй, она была Антошкиного возраста. Мама повела ее в музыкальную студию при Дворце профсоюзов. Имелось немало возможностей, инструменты излучали праздник. Она хотела играть на фортепьяно, она не отказалась бы от скрипки, а ее почему-то взяли на домбру. Домбра оскорбила, домбра убила. Не желала она играть на этой дурацкой домбре! Но мама настаивала и в конце концов настояла.
А велосипеда в ее детстве так и не появилось. А мягкие игрушки, которые ей дарили на день рождения взрослые гости, были таких мутных расцветок. И животных ей не разрешали заводить, согласились только на рыбок — ну какой от них толк? Эти гуппи, эти меченосцы. В аквариуме ни с того ни с сего развелось какое-то невероятное множество улиток, они все плодились и плодились с неистовой силой.