Ругнув себя еще раз дураком и оболтусом, Мазай стал думать: как хорошо могли бы сложиться дела, перетяни он сейчас на свою сторону Егора. Ведь Жутаев при всем собрании рассказывал, как обижали Бакланова, и догадки строил, что Егор потому и сбежал. А вот взять бы на следующем собрании и выступить: «Прошлый раз Жутаев на меня по злобе наговорил. Столько выдумал, что и не запомнить. Бакланова тогда не было, спросить не у кого, и Жутаеву поверили. Теперь Бакланов здесь и может рассказать, как оно па самом деле было». А Бакланов выступит и начнет ввинчивать: «Васька Мазай — дорогой человек. Он мне как брат родной. И сбежал я совсем не из-за него, а по своей глупости, и никто тут не виноват». Потом выступят ребята и все в один голос поддержат его, а Жутаеву останется только краснеть да искать, куда глаза свои деть… Вот было бы здорово!
«Нет, не так нужно было с Баклановым обойтись. Ну, ничего, еще не поздно. Попробуем покалякать с ним», — решил Мазай.
Стук двери прервал его размышления. В литейку вошел руководитель шефской бригады, мастер слесарного отделения Галузин, а за ним Жутаев и Бакланов. Галузин прошел к пылающей печке:
— Мазай, идите-ка сюда.
Мазай, нарочито чеканя шаг, подошел:
— Слушаю, товарищ мастер.
— Вы не согласны, чтобы Бакланов поработал в литейке вместе с вами и Жутаевым?
Мазай пожал плечами:
— Почему не согласен? Даже наоборот. Тут работенки, товарищ мастер, на целый десяток хватит. Бакланов мне дороги не перешел. Пускай работает.
Галузин непонимающе взглянул на Жутаева, на Бакланова и снова на Мазая.
— Жутаев официально заявил, что вы против. Как это понимать? Объясните, пожалуйста.
— Я пошутил, а Жутаева хлебом не корми, только дай сбегать к начальству пожаловаться. Подождите маленько— вы его тоже узнаете, товарищ мастер. А так вообще я не против и говорю — пускай Бакланов работает. Правда, он плоховато знает дело, боюсь — брак допустит, но если и вы за это, о чем может быть разговор? Я тоже за. Мне он не мешает.
Жутаев широко открытыми глазами смотрел на Мазая и не верил своим ушам. Он был возмущен двоедушием Мазая, он был готов наговорить ему самых обидных и резких слов, и с языка уже вот-вот сорвались было эти слова, но он вспомнил совет Селезнева — владеть собой — и сдержался. Вспышка гнева погасла, и Борис уже улыбался, довольный, что, так или иначе, Мазай оказался побежденным.
— Правильно ты решил, Мазай. Лучше поздно, чем никогда. А если ты и вправду шутил насчет Бакланова, то виноват, выходит, я: не понял и принял всерьез. Извини. В общем, ты одурачил нас обоих — и его и меня.