Я поделился своими мыслями с одним молодым поэтом.
— Чудеса, — сказал он. — Значит, и вы пришли к тем же выводам! Но, по-моему, столь мучительный труд излишен.
— Мне он не в тягость. Наоборот — он возродил меня к жизни.
— Это прекрасно, но думаю, что магнитофонные записи, которые вы делали (их, между прочим, надо переписать на грампластинки, магнитная лента недолговечна), а также образы, которые стараетесь восстановить, не понадобятся для воскрешения ваших близких. Когда наука шагнет вперед, вы сможете наблюдать их воочию и беседовать с ними, причем свободно двигаясь по возрастной шкале их жизни.
— Вы считаете, что такое возможно?
— Уверен.
— Каким же образом?
— Когда наука покорит скорость, превышающую световую, и разгонит вас в пространстве до этой скорости, вы опередите все земные картины и звуки, некогда умчавшиеся в бесконечность. На обратном же пути вы как на экране сможете увидеть каждый миг вашей и ваших близких жизни.
Такие (по-моему, все же крайние) мысли произвели на меня сильное впечатление. Они заставили меня колебаться, сомневаться в смысле своего труда, снова впадать в отчаяние. Однако отчаяние не было мне внове, я уже умел с ним бороться.
— В конце концов, наши концепции не противоречат друг другу, — заключил я, успокоился и вновь обрел душевное равновесие.
Постоянное вдохновение утомляет. Оно тоже может стать бременем; тогда от него хочется избавиться, перевести дух. Когда это случалось, в одержимости, с которой я вел свои записи и собирал материалы, наступал спад. В одночасье что-то во мне переламывалось, я старел до неузнаваемости, превращался в руины. Душа уже ни к чему не лежала — ни к вечности, ни к бессмертию. Оставалось одно желание: вернуть гармонию мыслям, спрятаться от абсурдной и страшной предопределенности, обрекающей на умирание и исчезновение все живое. Эта жажда гармонии внушала мне, что высшее счастье — в окружении близких. Мама чтоб листала численник, Магда чтоб читала сборник стихов для детей, а Татьяна — детектив на иностранном языке. Но проходило несколько дней, и чувство долга брало верх. Снова начинался повседневный труд — радостный и мучительный, легкий и ужасающий.
Тысячи раз погружался я в глубины собственного сознания, стараясь победить время, прозреть, каким же я стану, превратившись в искусственное создание, какие из функций моей мозговой материи будут восстановлены, будут ли мне доступны различные нюансы чувств и эмоций, свойственных живому человеку, приятной окажется новая жизнь или же сущим адом. Бесспорно, цепную реакцию ассоциаций и мыслей в сознании рукотворного существа предстояло вызвать какому-нибудь визуальному образу.