Но этого единственого шага хватило, чтобы вывести меня из паралича. Я слепо оступилась, готовая сорваться в спасительное бегство, и подавилась криком. Я бы заорала что есть мочи, знай, что стены расступятся по одному моему крику.
— Не смей бежать! — Голос Сиеха обрушился на меня раскалённым хлыстом. Я заледенела.
Ньяхдох придвинулся ещё ближе, настолько, что я могла различить, как его тело сотрясают, одна за другой, волны дрожи. Следующий поток заставил его болезненно изогнуться, скрючив руки. Секунду он стоял с приоткрытым ртом, борясь с самим собой.
— К-как п-предсказуемо, Сиех. — Глубокий, но вполне человеческий голос. Даже удивительно. Я, по меньшей мере, ждала звериного рычания.
Хмурый Сиех ссутулился, снова напомнив ребёнка.
— Не думал, что тебе удастся так быстро нагнать нас. — Он склонил голову набок, пристально изучая Ньяхдоха, проговаривая растянуто и медленно каждое слово, словно имея дело с недалёким дурачком. — Та же здесь, да?
— Я могу видеть это, — прошептал Владыка Ночи. Глаза его были прикованы к моему лицу.
К моему удивлению, Сиех утвердительно кивнул, будто бы зная, что таится за этой бредовой бессмыслицей.
— Я не смел и надеяться на иное, — сказал он тихо. — Может, теперь ты вспомнишь, в чём наша нужда? Понимаешь? Помнишь?
Сиех шагнул навстречу безумцу, намереваясь дотронуться до его руки.
Занятая лицом Ньяхдоха, я даже не различила движений. Вспышка слепой, убийственной ярости — и горло мальчика сжала безжалостная хватка. У того не было даже шанса вырваться: рывком вздёрнутый в воздух, он задыхался, бессильно дёргая конечностями.
Потрясённая, обескураженная, я не успела даже вздохнуть, не то что — вмешаться.
А потом на меня накатила злость. Дикая злость.
Я пылала, охваченная гневом — и безумием (и это суть единственное разумное объяснение учинённому мною). Обнажив нож, я крикнула:
— Не сметь! Оставь его!
Кролик, угрожающий волку, вот кем я была. Но Владыка оборотился ко мне. Не иначе, мир перевернулся вверх тормашками. Он не отпустил Сиеха, но прищурился, заморгав. Казалось, безумие спешно оставило его, сменившись проблесками сомнения, более того, — удивления. То был взгляд человка, только что обнаруживщего жемчужину в куче объедков и мусора. Но он по-прежнему душил Сиеха, по капле выдавливая жизнь из мальчика.
— Пусти его! — Я пригнулась, перетекая в боевую стойку, как учила меня моя даррийская бабка. Руки тряслись — не от страха, а в бешеном, безумном, праведном гневе.
СИЕХ. БЫЛ. РЕБЁНКОМ.
— Уймись, кому я сказала!
Ньяхдох улыбнулся.
Выпад ножа последовал почти мгновенно. Лезвие вошло прямиком в грудь, пробив плоть до самой кости, — с неожиданной силой, отчего рукоять буквально выбило из рук. Бог качнулся, обрушившись на меня; мгновение, — и я попыталась его оттолкнуть. Бесполезно.