– Ах ты не требуешь и не просишь! – гневно перебила ее «генеральша».
– Тетя Лариса, умоляю вас, простите меня. – Мария, чувствуя свою чудовищную вину, готова была провалиться сквозь землю.
– Я не прощаю, когда меня так жестоко ранят в самое мое честное и большое, с гражданской совестью, сердце! – оскорбленно воскликнула Лариса Аполлоновна. Тетя еще не знала, как и в чем ее оскорбили, но необыкновенно остро ощущала свою правоту, что придавало ей уверенность в себе, а раз так, то – по ее логике – выявляло заведомую ложь других, в данном случае – племянницы. Лариса Аполлоновна лет десять назад пришла к выводу, до основ потрясшему собственную душу: все сделанное и сказанное ею – правда! Она, выходит, во всем права. В каждом ее слове, в каждом жесте. Она проанализировала свою долгую жизнь по мелочам, по деталям, просмотрела на досуге, посвятив этому немало дней, каждый свой шаг на протяжении шестидесяти пяти лет – кругом кристальная правда!
– Ну чего я такого сделала, убей меня – не пойму? – умоляюще спрашивала Мария, чувствуя свое полное падение. Она перебирала в памяти все, что хоть в какой-то мере могло оскорбить тетку, но лишь терялась в догадках.
– Ах она еще сомневается!
– Да не сомневаюсь я! Но в чем?
– Сама знаешь. – Тетя Лариса решительно налила себе полную чашку чая и демонстративно не налила племяннице.
– Да я не знаю, – взмолилась растерянная совсем и сбитая с толку племянница.
– Ах ты еще хамить!
– Я?
– А кто же! По-твоему, я хамлю?! – воскликнула разгневанная Лариса Аполлоновна, окончательно укрепляясь в своих еще не осознанных подозрениях насчет нечистых помыслов племянницы.
– Тетя Лариса, как вы можете так легко разрушать родственные чувства? Разве можно так? Как же вы так ни за что ни про что с такой легкостью возводите на меня напраслину? Может, я вам в тягость? Скажите?
– Я, получается, и виновата.
– Ничего не получается.
– Получается, по-твоему, что я – нравственный урод? – осторожно бросила вызов тетя Лариса, уставясь на племянницу.
– С чего вы взяли? Как так можно, тетя Лариса?
– Но получается, по-твоему, что я – нравственный урод?!
– Ничего не получается, тетя Лариса.
– А кто же тогда нравственный урод?
– Я не знаю.
– А я, получается, знаю, а я, получается, скрываю? Кто-то хамит, но он – не хам! Кто-то подозревает, но он – чист! Что такое чистота? Ты знаешь? – Лариса Аполлоновна во время высказывания своих мыслей чувствовала большой подъем сил, ей казалось, что она способна творить чудеса; решать, и довольно мудро, какие-то важные дела, которые никому не под силу; метать такие молнии, от которых даже влиятельные люди могут содрогаться. Подобные мысли приходили в минуты невероятного подъема духа, когда она разговаривала с Марией или – то было раньше – с домработницей Глашей. В последние годы Лариса Аполлоновна Глашу не держала; домработницы, скажем, дорого стоили, но самое главное – пошли такие грамотные, что лучше с ними не связываться. Если уж, представьте себе, молодая дворничиха, студентка заочного института, козыряющая в красных штанах и японской косынке за пятьдесят рублей, обозвала Сапогову, которая, по обыкновению, стала распекать за плохую уборку лестничной площадки, так вот дворничиха обозвала ее «шляпа с помойки». В тот самый момент Сапогова ответила должным образом, обратив буквально в бегство обладательницу красных штанов, а явившемуся на место скандала начальнику ЖЭКа сказала умно и с оттенком галантности: