Очнулись на берегу. Перед ними Хельсинки — порт. Сотни любопытных собрались на пирсе, не решаясь подойти ближе, боясь русских или, возможно охраны, стоявшей с автоматами наизготове. Глаза случайных свидетелей проникнуты ненавистью к русским морякам и не предвещают ничего доброго. Одни бросают реплики и угрозы, показывая пальцами на пленных, другие стоят молча, разглядывая русских. Маевский немым взглядом обвел толпу, отвернулся и устремил взгляд на море. Оно слегка волновалось и пенилось. Волны, разбиваясь о мол, обдавали брызгами холодной воды сидящих. Шаров, наоборот, разглядывал празднично одетую толпу и разговаривал с нею. Ни она, ни он не понимали друг друга.
— Смотрят, как козел — на новые ворота, — сказал Шаров, обращаясь к Маевскому.
— Да, похоже, так, — ответил тот неохотно. Леониду не хотелось разговаривать. Голова была полна мыслей, и он ругал себя в душе, что не подорвался последней гранатой, понадеялся на катер, который по его расчету, должен был разбить шлюпку и потопить краснофлотцев. — «Счастлив Громенков, — думал Маевский, — ему не суждено испытать плена. Лучше смерть, чем позор».
— Накормили хотя бы, а там пусть расстреливают…
— Умирать голодному, что и сытому — одинаково, — перебил Григорьева Шаров.
— Прежде, чем мы умрем, они из нас сделают посмешище и вымотают все силы и нервы, — ответил Маевский и достал из кармана папиросы. Они оказались подмоченными. Напрасными оказались усилия выбрать папиросу посуше, ни одна из них не горела, и он выбросил всю пачку.
— Что, не видишь? — обратился Шаров к стоящему финскому матросу, — Командир курить хочет!
По жесту Шарова матрос понял, что русские хотят курить, и подал сигарету. Конвоира заругал другой, по-видимому, он был недоволен поведением первого, и они заспорили между собой.
— То-то, — сказал Шаров. — А все-таки, какой некультурный народ!
— Почему? — поинтересовался Маевский.
— Негостеприимно встречают!
— Будь спокоен, старина, — они еще покажут свое гостеприимство!
Григорьев за все время первый раз поднял голову и внимательно посмотрел на Маевского. Он до сих пор не мог понять, как это все получилось. Ему было все безразлично — скорее бы свелось к одному концу: но, услышав голос Маевского, он вздрогнул, предчувствуя недоброе. Шаров заметил смущенный взгляд Григорьева и успокоительно произнес, хлопая его по плечу: — Ничего, Ванюша, не падай духом, возможно, выберемся из этой непонятной истории!
Осмелевшая толпа постепенно приближалась, охватив плотным полукольцом моряков.
— Скоро весь город соберется смотреть нас, — сказал Григорьев.