Маевский удивился чистой русской речи и, не сдержав любопытства, спросил: — Откуда вы знаете русский язык?
— Так, — ответил он неохотно, — учился в школе немножко.
Выражение лица говорило, что матрос отвечает не искренне. Когда шли по коридору, Леонид заметил, что его спутник уже не молод: ему за сорок лет. Лицо угрюмое и невеселое. Лоб испещрен глубокими морщинами. В глазах печаль, как будто он все время о чем-то думает и переживает. Вошли в комнату. За столом сидели Шаров с Григорьевым и ели овсяный суп на молоке. Охраны не было. В углу, развалившись в кресле, сидел плотного телосложения матрос — начальник караула да два финна-матроса. Его круглое красное лицо было чисто выбрито, и с первого взгляда не понравилось Маевскому. Из-под бескозырки, сдвинутой на брови, смотрели на пленных злые глаза. Он был пьян и еле ворочал языком.
— Я презираю коммунистов! — переводил его речь матрос, служивший переводчиком, тот самый, который привел Маевского. — Если кто из вас коммунист, я перережу ему горло. Комиссарам и политрукам пришел конец! Я всех буду резать своими руками!
Он угрожающе вынул финку и встал, но ноги его не слушались, и он повалился в кресло.
— Я добрый человек! Мне приказали тебя не выпускать. Ты опасный преступник: хотел потопить катер, но мне наплевать на то, что говорит начальство! Что хочу, то и сделаю! Вас накормят хорошо — благодарите меня! Матросам надоело слушать его болтовню. Они с нетерпением ожидали, когда он заснет, чтобы расспросить через переводчика интересовавшее их, но тот болтал без умолку: то хвалил себя, то грозил вырезать полмира, то просто говорил несуразицу. Один из матросов достал из подвешенной на ремне сумки бутылку коньяку и посмотрел на свет. Определив, сколько в ней осталось содержимого, подал начальнику караула.
— За ваше здоровье пью!
Начальник стал жадно глотать прямо из горлышка коньяк и трудно было понять, за чье здоровье он пил: или за русских, или за того, кто дал ему бутылку, но для него уже было безразлично. Через минуту он спал.
— Вы не обращайте на него внимания. Это дурной человек. Место ему на фронте … но он никогда там не будет: «По отцу и сыну честь, — сказал переводчик, тяжело вздыхая, — здоров, как бык, — богат, как купец!»
Присутствующие начали задавать вопросы, и завязалась оживленная беседа. Многие из них не верили пропаганде финских газет и радио и сейчас убеждались в этом. Больше всех интересовался переводчик. Когда Маевский рассказывал о жизни в Советском Союзе, работе, службе, лицо его принимало грустное выражение.