Пленный неузнаваем. Лицо опухло, сделалось прозрачным, налилось бесцветной жидкостью и, казалось, должно лопнуть; ноги опухли и не лезли в сапоги. Привычный взгляд, видевший ранее худощавого Бортманского, отказывался верить, что это он. Одна ночь изменила его. Финны смеялись над ним, а он смотрел и слушал оскорбления: «О какой толстый и жирный, а работать не хочет… Дать ему плетей!»
Все знали, что причина этому — истощение организма и изнурительный, каторжный труд.
Были и те, которые обвиняли Бортманского в чрезмерном употреблении соли и воды.
Раньше его не замечали. Вел он себя тихо и после возвращения с работы забирался на свое место и не слазил с нар до утра. Большинство рассуждало просто: организм Бортманского оказался слабее других. И каждый понимал, что всех ожидает участь Бортманского.
С каждым днем опухших с голоду становилось больше. Пленные не делали больше догадок о причинах опухания, как в первый раз, а ждали своей участи. Рано или поздно очередь дойдет и до них. Странно было смотреть, как здоровенный детина идет по полу и, чтобы перешагнуть на другую сторону балки, выступавшей в полу, становился на четвереньки, как ребенок, начинающий ходить, и переползает ее.
Начальник лагеря осмотрел всех и удивленно покачал головой. Все ожидали, что положение должно измениться. Он запретил охране воровать пайки у военнопленных. Ожидания оказались напрасными. Положение не улучшилось: охрана продолжала обкрадывать русских, а начальник запретил брать картофель на свалке. Лечить нечем и некому. В Янискосках был санитар Илья-рябой, а здесь, в Нискокосках, единственный лекарь — Иванов с резиновой плетью.
Доведенные до отчаяния, пленные на ходу хватали отбросы из немецких мусорных ящиков и в местах, где выливались помои. Попадается все: и обглоданные кости, и куски хлеба, смешанные с золою и мусором, и картофельные очистки с помоями, но больше всего остатков от немецкого кофе. Рогов принес замороженный кусок всякой дряни и не может определить качество ее. Он ходит по бараку и предлагает всем попробовать кофе. Очередь дошла до Громова. Отплевываясь, он заругался: — Принес какую-то дрянь и сует всем: отравиться можно.
— Завидуешь, — торжественно произнес Рогов, — у самого, небось, слюнки текут.
— Да, да Андрей! Он говорит, чтобы ты выбросил, а сам ночью подберет, — засмеялся Леонид, отказавшись испробовать «непонятный продукт».
— Правильно моряк! Я знаю Мишку Громова, — и Рогов показал кукиш, — не подуришь!
Многие предлагали Рогову завтрашний сахар за не большой кусок: есть хотелось сегодня. Рогов был неумолим и торжественно заявил: — Еще не определил стоимости. Многие жалели, что прокурили свой сахар переводчику Иванову. Разостлав бумагу, Рогов бережно положил свою смесь около печи, а чтобы не украли, сел рядом и вскоре заснул. Утром барак наполнился зловонием человеческого кала. Над Роговым смеялись, но и здесь он вышел из положения, так как успел продать половину за завтрашний сахар.