Звучит не так уж обнадеживающе, подумала Джойл. Он по-прежнему отказывался дать ей то единственное, чего она хотела, — любовь, а только извинялся за нетактичное предложение. Что-то подсказывало ей, что выставить его сейчас вон будет не так уж просто, и она решила до поры до времени довольствоваться даже скромными победами.
— Ну, хорошо, — сказала она. — Ты не согласишься использовать мой кухонный стол в качестве стола переговоров?
Донован покачал головой.
— Я думаю, лучше мы поговорим на нейтральной территории. Я закажу на завтра столик в «Морском клубе». Ты сможешь пригласить кого-нибудь посидеть с дочерью и бабушкой?
— Думаю, да.
— Отлично, тогда я заеду за тобой в семь.
— Хорошо.
Он был раздражен, поняла Джойл, несмотря на то, что пришел извиняться. Она могла себе представить, как нелегко было такому человеку, как Дон, признать перед женщиной, что он не прав, но она подозревала, что дело было не только в этом. Похоже, он больше сердился на самого себя. Она не могла только понять, это плохо или хорошо для нее. Донован спустил Еву на пол. Та взяла его за руку и потянула в дом, но он остался на месте.
— Нет, дорогая, мне пора домой.
— Входи! — настаивала она, показывая в сторону теплой, залитой солнцем гостиной.
Анни обернулась в кресле и помахала ему.
— Входи, Кэн, — позвала она. — Ты опоздал на обед.
Дон помахал ей в ответ, затем, усмехнувшись, посмотрел на Джойл.
— Кажется, никто в этом доме не понимает, кто я такой на самом деле, — сказал он.
Наконец мать оторвала от него упирающуюся Еву и взяла на руки, отдав ей букет.
— Мне кажется, ты сам не понимаешь, кто ты такой на самом деле.
Донован не совсем разобрался, что она имеет в виду, но спрашивать об этом не хотелось. Ему не часто удавалось закончить их пререкания победой. Он только что получил от нее согласие на свидание завтра и не хотел, чтобы что-нибудь помешало этому.
Он протянул руку и провел кончиком пальца по подбородку Евы.
— Пока, пуговка, — сказал он.
— Поцелуй! — потребовала та, высовываясь из объятий матери и протягивая к нему руки. Дон наклонился, малышка громко чмокнула его в щеку, затем он вернул поцелуй. От девочки пахло какао, детской присыпкой и духами мамы.
— В семь, — напомнил он Джойл.
— В семь, — повторила она, скрывая за улыбкой волнение. — Спасибо за цветы.
Донован растворился в ночи, оставив ее с Евой, повторяющей «Пока!».
Он совсем не знает себя, подумала Джойл. Он не знает, каким он был бы в роли мужа и отца, и не догадывается, как они относились бы к нему. Будет большой потерей, если он так и не узнает этого с ее помощью.