– Марк! – опомнившись, закричала Марья. —
Это я! Я здесь!
– Не пущу!!
Что делает с поклонницами мужской талант, Савельев видел: на футбольных матчах, возле боксерского ринга, у автобуса с хоккейной командой или «мальчиковой» группой… (Говорят, на мужском стриптизе такое буйство приключается!)
Но чтобы клуб фанаток живописца включал в себя такую фурию, пардон, не ожидал.
Всклокоченные волосы обернулись петушиным гребнем, птичьи лапки – как в мистическом боевике! – вдруг обросли длиннющими острейшими когтями. Виолетта, нажимая на дверь тщедушной грудью, пыхтела, стараясь ее захлопнуть перед носом Марьи.
Та рвалась в квартиру. Фанатичная ярость одерживала верх.
Но в засаде у полководца Марии Лютой засели боксерские полки. Роман успел-таки нажать на готовую захлопнуться дверь поверх Машиной головы, курица – в распахнувшемся, как фиолетовые крылья, халате – влетела задом в прихожую, но зычный артобстрел не прекратила.
– Не пущу, Машка! Он мой! – гремела канонадой. – Не отдам!
Улетая от двери, курица зацепила крылом пластмассовую угловую этажерку и теперь вопила, засыпанная зонтами, газетами и всяческими сумками. Упавшая этажерка мешала подняться, и Виолетта, буквально взлетев над полом, выпрыгнула из угла и вцепилась Маше в ноги:
– Не пущу!!
Роман по возможности максимально бережно подхватил брыкающуюся фанатку под мышки, отодрал от жены живописца. Марья, без особого ущерба для гладкости ног, вырвалась из когтистых объятий и метнулась в дверной проем ближайшей по коридору крошечной комнаты.
Роман, с курицей, перехваченной поперек туловища, вошел следом.
На белоснежных подушках, утопая в них до впалых щек, лежал мужчина с запекшимися, покрытыми коростой губами, глаза его ввалились и лихорадочно блестели из черных провалов глазниц. Руки с длинными желтоватыми пальцами крепко стискивали край одеяла на груди.
Когда-то этот мужчина был очень красив. Болезнь придала чертам источенную иконописность, глаза… глаза страдали. На табуретке возле кровати стояла кружка, лежал огрызок яблока и чистое полотенце.
– Марк? – прошептала Марья. – Это ты?
Мужчина на постели скорчил гримасу, не очень похожую на усмешку.
– Марк… это – ты?!
Буйная воительница, обмякнув, безропотно висела у Романова бедра, Мария осторожно присела на край постели.
– Что с тобой?!
Художник, по-прежнему молча, смотрел на жену.
– СПИД у него, – буркнула покоренная Виолетта. – Последняя стадия, умирать отправили.
– Откуда отправили?! – Марья обернулась к подруге мужа.
– Да отпусти ты меня! – жалобно вскрикнула Виолетта, Савельев опомнился, разжал тиски. – Из больницы отправили. – И, оправив халат, продолжила: – Домой отправили, умирать. – И добавила мстительно: – Ко мне домой.