Ящичек, только что открывшийся от легчайшего движения двух пальцев, никак не хотел убираться под столешницу. Суматошно запихивая его назад, я слышала, как по центральной лестнице, разговаривая, спускаются две женщины.
С оглушительным – как мне показалось – грохотом, ящик въехал на место; я оглянулась на лестницу – женские ножки в ботиночках на удобных каблуках уже показались из-за изгиба перил…
Я побежала. Как мелкий уличный воришка, стянувший у торговки пирожок. Под арку, мимо букета и кресла, к лестнице в водонапорной башне.
Сердце стучало в висках, заглушая разговор спустившихся в холл женщин. Я не слышала, о чем они переговариваются – обсуждают ли странные звуки пустынного холла или продолжают прежнюю беседу, – испуганной кошкой я неслась наверх, обратно в библиотеку, потом в коридор, в галерею и дальше – в комнату на двух служанок.
Я чувствовала себя пойманной при попытке ограбления. Обманом проникшей в дом и шарящей по шкафам.
Какой стыд! Какой позор! Сжав ладони между трясущимися коленями, сидела на диване и с ужасом прислушивалась, не раздадутся ли шаги в коридоре, не дойдут ли они до двери, не откроется ли она, пропуская в комнату свидетелей моего поступка.
«Боже, сделай так, чтобы они меня не заметили! Не увидели, как два лакированных сапога на тонких шпильках мелькнули за перилами, не догадались, кто в отсутствие хозяев стучал дверями шкафов!..»
Скандал, случившийся в приличном семействе, навсегда покроет позором мою неразумную голову.
«Боже, беззастенчиво шарить по шкафам! Что может быть гаже! Проныру журналистку с позором выкинут из дома, скандал докатится до мебельной мамаши… та расскажет обо всем батюшке… потом об этом узнает весь город… Я пропала».
Накрутив себя до полуобморочной тошноты, я скинула сапоги и с ногами забралась на диван. (Пока буду надевать их – не выкинут же босиком на снег! – образуется пауза для оправданий. Только будут ли меня слушать…)
Легкий топоток прошелестел по ковровой дорожке, я зажмурилась, прикусила губу – в комнату вошла Людмила.
– Не соскучилась? – спросила с улыбкой.
Я ошалело помотала головой. Сердце подпрыгивало в груди теннисным мячиком и пыталось проникнуть в гортань.
– Давай переодевайся, пойдем ужинать. Хо зяйка уехала, наши стол на кухне накрыли…
Людмила болтала, почти не обращая на меня внимания. Подкрашивала губы, избавлялась от гладкой прически «приличная горничная», взбивала пышные пепельные волосы в львиную гриву. Я казалась себе трупом, из которого вынули все кости. Тело сделалось непослушным и аморфным, мерзкая испарина холодила лоб, конечности приобрели поистине веревочную гибкость. Руки болтались безвольными плетями, я даже не смогла на них опереться и спустить босые ступни на пол: из локтей словно бы исчезли суставы, руки подворачивались и отказывались выполнять простейшие приказы мозга.