Виги еще раз грозно гавкнул, и сел почесать за ухом. Догонял он, поэтому мог было считать себя победителем.
Я подъехал к летней хижине, и соскочил с коня. Не так как Лейв, а перебросив ногу перед собой, и одновременно выгнув спину, оттолкнувшись задом от крупа. Это было модно, хотя немного не рассчитал, и придал себе слишком большое ускорение, отчего запнулся и едва не влетел в землю носом. Но в целом, вышло нормально.
Я отдал повод Вермунду.
— Ты не в первый раз на коне. — Вермунд не спросил это, а сказал утверждающе. — Сам здесь тренировался.
Я подумал, соврать или сказать правду, — в конце-концов Вермунд не разрешал мне ездить ни на его лучшем жеребце, ни на кобылах. Но с другой стороны, ведь и не запрещал… Я пастух, и иногда должен быть верхом. Оспак вон, тоже иногда садился на кобылок. А на Хвитфакси он не лазил чисто из страха, потому что подкармливать белогривого ему и в голову не приходило…
— Да, — сознался я. — Не в первый.
— Это видно, — кивнул Вермунд. — Молодец. Мужчина если живет с моря должен уметь водить корабль. А если живет с земли, должен хорошо ездить верхом.
— А если мужчина хочет просто вернуться домой? — Спросил я.
— Тогда он должен уметь делать и то и другое особенно хорошо. Кто знает, какие ему нужно будет одолеть дороги…
Мы оба замолчали. Лейв тем временем уже отошел, престал корячить сведенные ноги бубликом, и подошел к нам.
— Видел мой нож, Димитар-р? — С простодушным хвастовством спросил он.
— Откуда? Я же не был там, где ты получил возможность его носить, — ответил я с гораздо большим энтузиазмом, чем испытывал на самом деле. Нож Лейва я видел сегодня только мельком, на его пояснице, но судя по рукояти он совсем не отличался от тех, что носили здесь все другие взрослы мужчины.
— Смотри!
Лейв потянул руку назад к пояснице и вытянул оттуда нож. Да не то что нож, — ножищще. Как и у большинства здесь, это был здоровенный грубо откованный тесак живопырного вида, с утяжеленным ближе к острию лезвием. Чем-то он напоминал виденные мной в американских фильмах ножи "боло" с заостренным концом, только у этого была еще и длинная рукоять, почти на три узкие ладошки Лейва. Это был совершенно утилитарный безо всяких украшений инструмент, одинаково пригодный для почти любого дела. Им можно было и нарубить хворост, и вскрыть живот свежепойманной рыбе. И не только рыбе. Нож в руке Лейва внушил мне своим видом смутную неявную тревогу. Причем, думаю, вытащи Лейв на свет божий какой-нибудь специализированный здесь инструмент для убийства себе подобных, вроде меча, он бы не произвел на меня такого тягостного впечатления. Может потому, что в мое время меч можно было увидеть только в музее, и он для меня уже не очень сильно воспринимался как оружие. То есть умом воспринимался, а сердцем – нет. Зато вот это мрачное грубое лезвие с вкраплениями черной окалины, будило в памяти воспоминания о многочисленных бытовухах, репортажи о которых с непонятным сладострастием крутили расплодившиеся в телевизоре криминальные хроники. Там обычно присутствовали один-два трупа в нестиранных тренировачных и банных халатах, лежавшие вповалку на кухнях среди пустых бутылок в лужах крови, и рядом заляпанный кровавыми отпечатками хозяйственный нож; – воистину универсальный инструмент, погубивший народу куда больше, чем автомат Калашникова… Вот и в этом ноже, была не романтика рыцарских баллад, а грубая неприглядная правда жизни.