Оставив свою свиту на улице, Крик и Винницкий спустились по двадцати истертым ступенькам в длинное помещение кабака. Налетчик дружески похлопал по плечу статую фламандского короля, стоявшую сбоку от входа.
– Бе-е-еня! – радостно поприветствовала Крика буфетчица. – Надеюсь, ты к нам без налета?
– Мадам, ну шо вы говорите! Грабить «Гамбринус» будет все равно, как сиротский приют – жалко, и дети плачут!
– Вы по пиву или по мамзель, Беня?
– Никаких Мопассанов, мадам! Я до Сашки, причем исключительно по серьезной заботе!
Отыграв «Славное море, священный Байкал», Саша спустился со своего помоста.
– Саша, я всегда рад за твое искусство, но сегодня я исключительно по прозе жизни. Взгляни и скажи, есть ли здесь моряков с кораблей на этой бумаге?
Певзнер взял список, быстро пробежал его глазами и, повернувшись в зал, стал высматривать кого-то между столиками.
– О, Беня, вон поглядите туда – добрейшей души человек, Ховрин Артемий Кузьмич! Сильно меня уважает за «Боже, царя храни!», сыгранный под мотив фрейлехс. Пароход «Одиссей», и никак иначе. Артемий Кузьмич! Можно до вас со срочным делом?!
10 сентября 1899 года. Одесса
Когда Ховрин, вежливо поддерживаемый Певзнером за локоток, слегка покачиваясь от выпитого в процессе беседы алкоголя, вошел в невзрачную мазанку, одну из тех, что роились вокруг гавани, словно чайки вокруг телеги с рыбой, на берег уже опустился поздний вечер. Встав на пороге комнаты и упершись руками в бока, он обвел жилище мрачным взглядом. Узрев Троцкого, Туташхиа и Корено, молча сидевших за столом, Ховрин повернулся к Певзнеру:
– Это этих варнаков, что ль, надо из городу тишком вывезти?
– Артемий! Ну к чему сразу высокие слова и громкий пафос? – делано возмущаясь, развел руками музыкант. – Милейшие, интелихентные люди, а ты сразу – варнаки!
– Это хто из них тилигент-то, прости Господи? – удивленно буркнул моряк. – Разве что этот, на яврея похожий, да и то не уверен. Кольку Корено я уж давненько знаю, да и кто его в Одессе не знает, ни разу он ни тилигент. Биндюжник добрый, матрос недурственный – что есть, то есть, а за все остальное я так скажу, матрос – он и в Африке матрос. И за все остальное я так скажу – хто мне тилигента среди нашего брата покажет, тому сразу целковый даю! Тут уж так – либо матрос, либо тилигент. Мыкался тут один года два тому назад, Сашка Гриневский, так сколь матросом не прикидывался – один бес тилигентом остался. Так шо Корено – матрос, и с ним все ясно, а вот грузин на меня волком из угла зыркает, того и гляди глотку порвет. Он ежели какие гимназии с институтами и кончал, то только те, где бошки резать учат. Ладно, слово мною дадено, возьму их на борт, тока ежли они чего вздорного учинят али супротив команды да капитана бучу поднимут, я тя, Сашка, сразу предупреждаю, в море таких смутьянов лично повыкидываю.