— Вы и впрямь очень привлекательная женщина, — безмятежно заявил Гласснер и улыбнулся, обнажив свои неестественно белые и страшно ровные зубы. Не иначе, коронки. — Прелестные каштановые волосы, чудесные карие глаза. Неудивительно, что Эфраим так привязался к вам.
Мои чудесные карие глаза смотрели на адвоката в упор.
— Эфраим не привязывался ко мне! Он меня знать не знал!
Гласснер улыбнулся еще шире.
— Гм.
Так и сказал: «Гм». Этот человек — юрист, и единственным выводом, который он сделал из сложившейся ситуации, было «гм», что даже словом-то назвать нельзя!
— Я понимаю, вы хотели бы по-прежнему оставаться в тени, миссис Риджвей, — адвокат с ухмылкой развел руками, — но вряд ли это сейчас необходимо. Мистеру Кроссу вздумалось оставить вам денег, и нет никаких оснований их не….
Мне пришлось перебить его:
— Есть основания! Деньги не мои. Я бы с удовольствием их взяла, но произошла какая-то ошибка. Повторяю: Эфраим Кросс и я не были знакомы!
Гласснер посмотрел на меня с жалостью. Так смотрят на людей, которые божатся — "правда-правда! честное слово!" — в том, что позапрошлой ночью их навестили инопланетяне.
— Миссис Риджвей, Эфраим сообщил нам номер вашей социальной страховки, ваш адрес, он даже сказал, где вы работаете. Ничего не упустил, и, будьте уверены, наша фирма не замедлит исполнить его волю. В очень скором времени вы получите чек заказным письмом. — Гласснер умолк, теперь его глаза сверкали почти так же ярко, как зубы. — Эфраим кое-что рассказал мне о вас. О ваших… э-э… аппетитах.
Очевидно, речь шла не о том, с каким смаком я уплетаю еду. Мое лицо окаменело.
— Мистер Гласснер…
— Зовите меня просто Эдисон. — Адвокат снова просиял улыбкой. Этому человеку подержанные машины бы продавать. — Еще пять дней назад все имущество Эфраима Кросса предназначалось его дорогой супруге. Но, встретив вас, он был просто… скажем так, околдован. Эфраим настоял на изменении завещания. — Гласснер наклонился ко мне. — Надо полагать, вы произвели на него неизгладимое впечатление.
По его лицу блуждала плотоядная усмешка. Чего он ожидал от меня: горделивой радости по поводу признания моих заслуг или возмущенной отповеди? Лично я склонялась к последнему.
— Эфраим также сказал мне, что вы отлично осведомлены о его намерениях, — продолжил Гласснер. — Вы знали, что он собирается оставить вам деньги.
Я моргнула.
— Неужели? — Полный бред. Да как я могла что-то знать, если ни разу в жизни не разговаривала с Кроссом?
Гласснер выбрался из кожаного кресла.
— Знаете, дорогая, — он снова обнажил зубы, — неплохо бы нам обсудить сложившееся положение за обедом. Согласны?