И были еще парни — просто парни, которые где-то там работали в других отделах. Приходили, смеялись, уходили курить, в общем, просто работали в другом кабинете, являясь частью ПТО.
Начальник — довольно неплохой человек, но абсолютно не понимающий, что происходит в коллективе. Вполне его понимаю — мне было бы тоже насрать на подчиненных, лишь бы все работало. Немного дерганый, но вполне добродушный, он просто всегда хотел, чтобы «все прошло гладко».
Женщины — они сидели в другой комнате, являясь частью ПТО, но мало влияя на что-то действительно важное.
Само же здание, где я работал, представляло собой действительно большой офисный муравейник. Конечно, на заводе было что-то подобное, но там все же был цех, а здесь просто громадное здание, и в нем занимались исключительно перепиской и управлением.
Когда я в то время смотрел на себя в зеркало, то не очень-то радовался увиденному. Худой, с нервными, «больными» глазами, всегда как будто ожидающий чего-то страшного. Все это было результатом стресса, ежедневных панических атак и отсутствия какого-либо расслабления. Я хорошо держал себя в руках, поэтому все-таки не срывался при окружающих, а молча терпел очередной приступ.
Тогда же что-то странное начало у меня происходить и со зрением — предметы могли плавать перед глазами, увеличиваться и уменьшаться в размерах, колебаться относительно друг друга. Я не мог стоять на месте или с кем-то долго разговаривать — пол под ногами начинал ходить ходуном, голова кружилась.
Перед глазами появилось марево, которое было особенно заметно в темноте. В принципе, оно и сейчас немного осталось, я так думаю, что это сосудистая патология, хотя это уже не так выражено, как раньше.
Я не уверен, замечали ли все это мои коллеги по комнате, куда меня посадили. А именно — Марсель и Андрей, с которыми мне предстояло работать в одном помещении. Все-таки какое-то чутье им подсказывало, что я не в лучшей форме. Но начиналось все вполне дружелюбно. Я сам просил работу у Марселя, начав разбираться в переписке.
Не знаю, когда у меня с коллегами начался явный диссонанс. Возможно, я сам виноват в том, что слишком усердствовал в работе, — брал на себя все, так как особого направления деятельности у меня не было. Шеф сказал ребятам бросать меня на любую работу, таким образом, я просто оказался на подбежках. Напомню, что всем им было не более 23–24 лет, а Андрею и вовсе 19. Мне тогда было 29, я прошел армию, мне пришлось вообще по жизни не сладко, и я просто начал копить обиду на происходящее.
Не хотелось вступать в явную конфронтацию. Мне казалось — я просто работаю, поэтому мне должно быть пофигу, что здесь и как происходит. Я не пытался подружиться с кем-то, да уже и не мог. С каким-то странным презрением относился ко всем этим молодым ребятам, чаще молчал, больше работал, чем курил или тусовался с ними. И таким образом, ситуация из вроде бы нормальной как-то плавно переходила в напряженную.