Князю такая победа не нужна. Он тоже спрыгивает с коня.
Честный бой.
Пеший идет на пешего. Скрестили мечи. Звон, лязг, треск. У хазарина выбит меч. Бери его, безоружного.
Но князю и эта победа не нужна.
Дает хазарину поднять с земли выбитый из рук меч.
Честный бой!
Ух, как орала тогда дружина, встречая князя победителя.
— Слава Владимиру! Слава!
Все князю простила. И мать, ключницу-блудницу Малушу (с лицом необыкновенной нежности; больше таких лиц Владимир ни у кого не видел!) — и это князю забыли.
А теперь ромеи изобрели огонь.
Стратигу Херсонеса Игнатию Харону никакого умения сходиться с врагом в честном бою не нужно. Он на стене. Он среди своих схолариев. Брызнет машина огнем — спалит противника, как барана.
Стратиг и кричит в лицо князю:
— Князь! Уходи! Уходи, князь, со своим войском! Спалю! Сожгу! Одни кости черные останутся!
Аж топочет на стене. Ножками коротенькими перебирает.
Ну, пали.
Ну, жги.
Лучше один я буду сожжен, чем сотни людей за моей спиной. Нет, Добрыня, не требуй от меня слова. Что тут мое слово сделает? Ничего. Скажу, не скажу — побегут руссы, толкая друг друга, конный будет давить пешего, бросятся десятками на ладьи, утопят их, сами утонут. А увидят, что я сожжен, но спины стратигу не показал, снимут шлемы, помянут добрым словом. Отступят, — с копьем и мечом против огня не пойдешь. Но отступят сотнями. Воеводы останутся воеводами, сотники сотниками.
— В последний раз говорю, князь, уходи! — топотал на стене Герой ромеев. Потрясал кулаками. — В последний!
В последний? Вот и ладно, что в последний.
Пали…
Червячок надежды, все время, с первого шага живший в душе князя, окреп; поднял голову.
Когда Владимир увидел, что схоларии с правого и левого концов стены не сжигают сотников Чамоту и Павича, которые как раз могли бы попасть под огонь, подумал: «А может у стратига всего-то огня на один запал? Цари в Византии сами под ударами азийцев. Им огонь на стенах Константинополя нужен. До Херсонеса ли им, который далеко, за морем?»
Да нет же, нет же у стратига ничего, кроме кулаков да топочущих ножек. Да еще рупора в руках глашатая.
Уже не один Владимир понял, что ромеи в один запал весь свой «арсенал» использовали. Добрыня, быстрый умом, тоже понял. Подошел к Владимиру со спины, встал рядом.
Глотка у Добрыни, что рупор в руках глашатая. У князя голос пожиже. Повернулись оба спиной к херсонеситам. Ну, жгите нас, жгите, если взаправду есть у вас огонь. Князь кричит — первым рядам все слышно. Добрыня гаркнул — вся степь под Корсунью слышит.
Смеется князь. Хохочет Добрыня.
— Руссы! Слаб Херсонес! Слаб! Нет у него ничего, кроме его стен. Попужали и — кончили.