— Вот этого раба хочу!
Смела!
Пряталась не за отца. За спиной своего Бога хоронилась.
С темнотой князь собирал у себя головку войска, воевод, сотников, старшин. Советовались.
Херсонес — обречен. Если навалимся всей силой, грекам не отбиться. Многие так думали.
— С лестницами, князь! Идем с лестницами! Свою кровь прольем, но и кровь ромеев возьмем!
— Хочу, чтобы Корсунь сама попросила мира, — повторял Владимир.
— Ромеи — лживы, — гудел трубно Добрыня. — Не верю, что им их Бог нашу насыпь убирает. Что Бог — землекоп?
— Хочу, чтобы Корсунь сама попросила мира, — настаивал Владимир.
— На Константинополь, князь! На Константинополь! — горячился воевода Беляй. — Что Корсунь? Корсунь для их царей, что нам слобода за Киевом. Константинополь надо брать, а не слободу. Там шесть тысяч наших. Они да мы — сила. Возьмем Царьград! Царевну Анну — тебе в жены. Сам сдеру с василевса его дивитиссий и его кампагии[3]. Тебя одену и тебя обую.
Добрыня хохотал до слез, представляя, как Беляй сдирает с Богоподобного, с царя Василия его дивитиссий.
Говорят, царя Василия иссушили государственные заботы. Щеки у него втянуты. Рот — рыбий. Страшненький царь, хоть и весь в золоте. Брат Константин — охотник. Красавец. Пустая голова.
Добрыня бил себя в грудь, как в гулкую бочку. И в перерывах между двумя приступами смеха, давясь им, возражал Беляю:
— Я, я, стащу с василевса кампагии. Я, я обую князя!
Обувь из красной парчи с драгоценными камнями могут и в Киеве сшить князю. Не одному князю — всей дружине сошьют. Драгоценных камней не хватит? Мечом возьмем! Только что толку. Два человека на земле имеют право носить кампагии: могущественный царь Византии и могущественный царь Персии.
Другой и обуйся — не царь.
Вот женится князь на Анне — его право на кампагии будет признано всеми. Руку Порфирогениты, цари! Руку!
— Хочу, — хмурился Владимир, — чтобы Корсунь сама попросила мира!
Припечатывал кулаком по столу.
Таково мое слово.
На том кончал совет.
А утром руссы опять видели: от насыпи — ни следа…
.
И херсонеситы запросили мира.
Житель Херсонеса священник Анастас тоже не мог понять стратига: князь руссов крещен уже. Зачем христианам лить кровь друг друга? Что хорошего-то будет, если руссы, обозлившись, возьмут город силой? Сожгут, разорят дотла — война же… А князь обещает оставить город целым.
Анастас договорился со своим другом варягом Жадберном. У варягов к славянам отношение особое. В дали дальней времен славяне, раздираемые междоусобицей, пригласили варяжских князей княжить на земле русской. Так что в жилах князя руссов кровь не только славянская, но и капля варяжской.