Они в унисон застонали и оторвались друг от друга, чтобы рассмеяться. И посмотреть друг другу в глаза.
А потом снова заняться серьезным делом – объятиями и поцелуями.
Спустя долгое время он поднял голову и вздохнул.
– Думаю, нам лучше отправиться спать. Порознь, хотя это убивает меня, да и тебя, как вижу, тоже. Взять тебя прямо здесь, на полу, было бы дурным тоном, хотя эта мысль не покидала нас последние минуты. Так же дурно было бы разделить постель в доме наших племянников. Сможешь подождать до нашей брачной ночи?
– Сколько?
– Примерно двадцать четыре часа после нашего скорейшего возвращения в Лондон.
– Заставишь лошадей лететь галопом? – усмехнулась она.
– На самом деле я намерен заставить их еще и крылья расправить.
Они потерлись носами и посмеялись над глупостями, которые несли.
– Мы займемся любовью в нашу первую брачную ночь. А сейчас и все ночи, пока мы здесь, спи. Спи, пока есть возможность. Как только мы поженимся, у меня найдется, чем занять тебя по ночам.
– В самом деле? – она еще раз на мгновение вжалась лицом в его галстук. – Как чудесно это слышать! Обещаешь?
Он усмехнулся и крепко прижал ее к себе, прежде чем отпустить и предложить руку.
– Пристойность, миледи, прежде всего пристойность.
– Да, милорд, – кротко согласилась она, положив свою руку поверх его.
Они в молчании направились наверх. Он поцеловал ее перед ее дверью и неохотно отступил назад. Ее глаза сияли такой любовью, что на мгновение он почувствовал, как тает его решимость.
– Счастливого Рождества, Тимоти!
– Счастливого Рождества, Урсула! – откликнулся он, склоняя голову. – Кстати, омела действует безотказно.
– Милый!
– Любовь моя!
Они тихо рассмеялись. Их смех немногим отличался от детского хихиканья днем. Они вели себя как сущие дети. Это было восхитительно! Он послал ей воздушный поцелуй. Она ответила тем же.
Он открыл свою дверь и шагнул в комнату.
– Хорошего понемножку.
– Согласна.
Она закрыла за собой дверь раньше, чем он свою.
***
Няня помогла им одеться, пригладила Каролине кудряшки и принялась усердно расчесывать Патрицию. Она велела Патриции не ерзать, но добрым голосом. Патриция слишком волновалась, чтобы сидеть неподвижно. Каролина тоже волновалась, но старалась этого не показывать, чтобы ее не сочли глупышкой.
А потом в их комнату вошел Руперт. Он тоже был одет, умыт и причесан, и тоже едва не лопался от волнения. Обычно ему не разрешалось входить в комнату девочек. Няня всегда говорила, что так делать не подобает. Но сегодня не сказала ничего. И даже улыбнулась, здороваясь с ним.
– Как ты думаешь, Руперт? – спросила Патриция, встретившись с ним глазами в зеркале. – Как думаешь?