Моложавое, с крупным мясистым носом лицо Прохора Матвеевича густо порозовело от возбуждения. Плечи его были все еще круты, профессиональная сутулость не скрадывала упругих, как резина, мускулов, руки — большие, узловатые, с длинными и очень гибкими пальцами, с давнишними, навсегда въевшимися следами лака, — руки старого мастера по дереву. Карие живые глаза искрились той неистощимой веселостью, какой всегда полны здоровые пожилые люди, довольные своей судьбой.
Прохор Матвеевич тайком от Александры Михайловны в ожидании гостей уже пропустил бокальчик, и это еще больше подняло его настроение. Он остановил в прихожей жену и, обняв ее полную талию, спросил:
— Ну, Сашенька, у тебя все готово?
— Осталось последний пирог из духовки вынуть.
Александра Михайловна внимательно посмотрела на мужа добрыми серыми глазами, укоризненно спросила:
— А ты уже клюнул без сынов-то, не дождался? Терпения нету?
— Одну рюмочку, Саша. Ведь до Нового года еще целых два часа, — стал оправдываться Прохор Матвеевич.
— Ты бы лучше с сыновьями посидел, а то разъедутся — и не наглядишься на них, — сказала Александра Михайловна.
— Я их теперь неделю не отпущу. Теперь-то я уж на них отыграюсь, — шутливо погрозил Прохор Матвеевич.
Из комнат докатился мужской хохот, звуки патефона.
— Иди, Проша, — спохватилась Александра Михайловна, — мне надо еще кое-что приготовить, да и стол пора накрывать.
— Ну, как ты? Довольна, что сыновья съехались?
— А какая мать недовольна, когда видит возле себя своих детей? Вот только от Павлуши я совсем отвыкла. Здоровенный такой, и уже седина на висках. А ведь, кажется, только вчера на руках его носила. Он и тогда, еще пузанок был, руки надрывал. А теперь сядет — стул трещит…
Прохор Матвеевич засмеялся.
— Здоров, что и говорить. Степным воздухом дышит да солнышком умывается…
— А Витенька, тот еще совсем мальчик, — вздохнула Александра Михайловна.
— Любимчик твой, — усмехнулся старик.
— Тоже выдумал! — обиделась мать. — Для меня все любимчики: какой палец ни обрежь — больно.
За дверью послышались легкие, быстрые шаги. В прихожую впорхнула Таня.
— Мама, почему ты ушла? Там гости скучают, а ты…
Она застыла на месте, Широко раскрыв иссиня-серые глаза и вопросительно глядя на отца и мать.
— Папа, ты чего забрался сюда? — обратилась она к Прохору Матвеевичу. — А с гостями кто будет заниматься?
Тонкая и гибкая, как лоза, в светлом платье, еле достигавшем узких коленей, она затормошила старика, чмокнула его в щеку, смахнув неосторожным движением с вешалки чью-то шапку, и убежала. Прохор Матвеевич поднял с пола шапку; покачав головой, пошел вслед за дочерью.