Сколько еще осталось до того, как я, положив ладони на землю, почувствую ее жар? Я вспомнил червей, как они танцевали на хвостах, будто избегая касаться земли. Тогда это уже началось? Настолько стал непереносим жар для популяции червей в Ферберне, что они рванулись в прохладный воздух?
Черт, плохо дело.
И эта мысль застряла. Черт, черт, черт! Наверняка миллионами гибнут люди. Что с мамой? Я знал, что она в Италии, но что там творится? Что ей грозит? И кстати, папа. Не то чтобы я был к нему очень привязан, но что с ним? Он в лагере беженцев? И в Америке тоже газ прорвался наверх? И отец выкашлял легкие, лежа в постели со своей двадцати-с-чем-то-летней невестой?
Я поглядел на землю, ожидая, что она в любой момент задымится и вспыхнет, а я затанцую, как Фред Астер, в быстром темпе среди языков пламени, лижущих лодыжки и плавящих кроссовки.
С пересохшим ртом я глядел на траву, прислонившись спиной к дереву. У моих ног плясали солнечные пятна от листвы, но в любую секунду может появиться дым, вырывающийся из почвы, и…
– Рик? Рик Кеннеди?
Я поднял глаза. Солнце светило на нее сзади, и я видел только женскую фигуру, окруженную пылающим ореолом волос.
– Пить хочешь? – спросил женский голос.
– А… да, спасибо. – Я прищурился и поднялся на ноги.
– Ты меня помнишь? Я…
– Кейт Робинсон. Да, я… – Я пытался найти слова, и кое как выдавил из себя: – Как вы поживаете?
Я протянул руку, но тут же заметил, что рука вся в земле.
– Извините, я тут, гм… копал, гм…
– Столбы для проволоки? – Она улыбнулась. – Да, я видела, как ты работал.
– В самом деле?
– Страшно, правда? Сначала вы пытались спасти нам жизнь, а теперь вам приходится делать вот это, чтобы уберечь свои дома.
– А, так вы… – Я осекся и покраснел.
– Да, я человек из толпы, которая когда-то называлась беженцами из Лидса.
Я покраснел еще гуще.
– Извините, я не хотел…
Она протянула мне бутыль с водой.
– Я знаю, что ты не хотел так говорить. Но это жизнь, что поделаешь? Мы по разные стороны.
– Ты так говоришь, будто мы собираемся воевать.
– Но ведь именно это и будет, разве нет? – сказала она и посмотрела на меня своим пристальным взглядом. – Будет война за последнюю банку консервов.
– Может, до этого не дойдет. – Я глотнул воды, холодной, чистой, такой освежающей пересохшее горло. – Когда власти соберутся с силами, наладят снабжение.
– Ага, – кивнула она, не отводя от меня глаз. – Привезут провиант, воду и палатки – и все на спинах специально выведенных крылатых свиней.
– Ты не веришь, что они пришлют помощь?
– Нет. А ты?
Я отдал ей бутылку. На этот вопрос я ответить не мог. В ее голосе не было злости – только грусть. Она пришла не воевать со мной.