– Мистер Хартлоу… Мистер Хартлоу! – позвал я хозяина дома и замолчал, выжидая, когда откроется дверь и послышится ласковый голос мистера Хартлоу: “Я здесь, Дэвид. К чему весь этот шум?” Однако мистер Хартлоу, который после тридцати лет слепоты ориентировался в своем доме, как юноша со стопроцентным зрением, так и не появился.
– Мистер Хартлоу… Ненасытная темнота поглотила мой голос. У меня возникла страшная догадка: это начали возвращаться детские страхи, от которых я сумел избавиться, лишь значительно повзрослев. Страх темноты. Той темноты, когда любая тень на стене может стать ужасным безымянным чудовищем, которое только и ждет момента, чтобы вцепиться когтями в горло… когда скрип половой доски шепчет о том, что за дверью притаился безумец с окровавленным топором… И тогда я понял, что страхи не уходят без следа, они всего лишь впадают в спячку. Как только возникают благоприятные условия, они снова являются как призраки из глубин мозга… Я ничего не вижу, я только слышу людей, двигающихся средь бела дня, потому… Когда еще не до конца оформившееся слово зародилось в сознании, меня пробрала дрожь. Я ничего не вижу по очень простой причине – я ослеп. Как у только что ослепшего человека, у меня не было той уверенности, которую успели обрести люди, потерявшие зрение тридцать лет назад, в ночь, когда в небе возник поток странных зеленых огней. Я наверняка выглядел очень жалко, пытаясь пересечь комнату с нелепо вытянутыми перед собой руками. Тяжелый стук сердца был единственным звуком, достигавшим моих ушей.
– Мистер Хартлоу… вы меня слышите? Никакого ответа.
– Мистер Хартлоу… Мистер Хартлоу! Молчание. Нащупав дверь, я выбрался на лестничную площадку. Кругом царила та же всепоглощающая тьма. Теперь под ногами был мягкий ковер. Я двинулся вперед. Пальцы скользили по выпуклым узорам дешевых обоев. Вот они коснулись дверной рамы, за которой последовала и сама дверь.
– Мистер Хартлоу! – распахнув дверь, позвал я. Ответа не последовало. Мое тяжелое дыхание заглушало теперь не только стук сердца, но и все прочие звуки. Я с трудом передвигался по дому, открывая двери и взывая к мистеру Хартлоу. Через некоторое время я потерял ориентацию и уже не мог определить, где находится моя комната.
– Так вот что значит быть слепым, – громко сказал я самому себе. – Это всего лишь мир бесконечной ночи. У меня появилась совершенно нелепая мысль – не вернулся ли к нам тот метеорный дождь, который ослепил девяносто процентов человечества тридцать лет назад? В ту ночь мой отец Билл Мэйсен валялся на больничной койке с повязкой на глазах, после того как яд триффида попал ему в лицо. Я попытался вспомнить вчерашний вечер. Я отправился спать, приятно проведя время, послушав по радио фортепьянный концерт и мило поболтав с хозяином дома мистером Хартлоу. Для придания живости беседе он угостил меня парой стаканчиков превосходного виски из пастернака. Клянусь жизнью, я тогда не видел в ночном небе ничего такого, что могло бы повлиять на мое зрение. Однако, может быть, для того чтобы ослепнуть, и нет необходимости видеть эти метеоры? (Если, конечно, это они виновны в плачевном состоянии моих зрительных органов.) Не исключено, что они пронеслись в небе днем, невидимые людям, занятым своими трудами. Разве не может быть так, что их таинственное излучение просто сжигает глазной нерв?