Николь попыталась заговорить, но из горла вырвался лишь хриплый скрежет. В носу так пересохло, что она не смогла бы даже чихнуть. Николь гадала, удержится ли от вопля, если никто не ответит. Черт, она даже не имеет понятия, работает ли ее радио.
— Ши… Это Ши. Здесь есть кто-нибудь? — собиралась она сказать, а может, даже сказала. Голова разламывалась, в затылке безжалостным молотом пульсировала боль, рот будто набили ватой с металлическим привкусом. Скорее всего последствия контузии да вдобавок скверный воздух. Николь соображала, сколько времени провела в скафандре и что делать, если воздух кончится — это вдруг показалось вполне возможным. Если она в полной амуниции, значит, «Странник» получил пробоину и воздух корабля улетучился в пространство. К несчастью, выяснить это можно, лишь сняв шлем и вздохнув; в вакууме подобное дорого обойдется.
«Что в лоб, что по лбу, — вздохнула Николь, — все равно я в дерьме. Потрясссно!»
Тут что-то прикоснулось к руке, и Николь вскрикнула от испуга и удивления, но тут же испытала огромное облегчение: это всего лишь человеческая ладонь.
— Николь! — раздался в наушниках голос Андрея. — Ты меня слышишь? Ответь, пожалуйста!
Николь кивнула, громко хмыкнув, и тогда он спросил:
— Ты цела?
— Угу… Да, я… по-моему, — лепетала она, пока рассудок вопил: «Лгунья!» — Андрей, я ослепла.
— Здорово, — по-русски чертыхнулся он, потом немного помолчал. — Погоди, а с чего ты это взяла?
— Глаза открыты, приятель, а я ни черта не вижу!
— Сейчас мы проверим. — Андрей включил фонарь, и Николь резко потянулась к глазам.
— Аи! Свет!.. Я вижу! Вижу!!! Успокоившись, она сняла шлем, отстегнула привязные ремни и взлетела под купол мостика, чтобы взглянуть на звезды. Ни разу в жизни не видела она ничего столь же прекрасного. И когда эйфория прошла, она вдруг осознала, что воздух здесь гораздо хуже, чем в скафандре, и при каждом вздохе изо рта вырывается морозное облако.
Она оглянулась на Андрея. Русский был тоже в скафандре с ранцем, но только без шлема. Словно читая мысли Николь, он кивнул.
— Верно, Николь, — у нас нет тока. А без него не работают и регенераторы воздуха. Мы сливаем в рубку понемногу чистого кислорода из неповрежденных резервуаров, но с углекислым газом ничего не можем поделать. Концентрация достигнет критического уровня через пять-десять часов. Он сохранится, скажем, еще сутки от силы.
— А без тока нет тепла, — негромко заметила Николь.
— Да. «Странник» прекрасно теплоизолирован, но мы постоянно теряем тепло. Как ни крути, снаружи абсолютный нуль. Но раньше мы умрем от удушья.