— Нет ли у тебя полиэтиленового мешочка? — спросил я у китайца и в нескольких словах объяснил ему, в чем дело. Дескать, я хочу, чтобы меня арестовали.
Он заулыбался:
— Сейчас сделаем, — и стал шарить по полкам. — Офицер, который там стоит, Прасад, самый большой болван в городе. Командует отрядом уголовной полиции, а пыжится, словно ему принадлежит полкоролевства. Меня ненавидит. Завидует моим успехам. У него тоже небольшой отель — неподалеку отсюда, но туристов туда калачом не заманишь. Он уже несколько раз устраивал облаву прямо здесь, у меня. Грозил моим клиентам неприятностями и сманивал их переехать к нему.
Продолжая говорить, китаец достал полиэтиленовую пленку. Перегнул пополам, потом зажег свечу, взял линейку, обернул ее полиэтиленом и подержал над пламенем. Края пленки склеились, получился маленький аккуратный мешочек.
— Что туда положим?
— Что-нибудь белое. Муку или сахарную пудру… — предложил я.
— Нету.
— Тогда соль.
Китаец взял с ближайшего стола солонку и высыпал ее содержимое в мешочек. Затем подержал над свечой края мешочка и срезал ножницами остаток полиэтилена — получилась подушечка, наполненная белым порошком. Он действовал уверенно и ловко; было ясно, что проделывает он это не впервые. Наверняка ему известно о наркотиках больше, чем писалось в газетах.
— Думаешь, тебя задержат? — с надеждой спросил он.
— Надолго, конечно, нет — не за что. Возможно, ночь удастся провести в каталажке.
Китаец задумался, потом вышел в кухоньку и вернулся с небольшим зеленым плодом, с виду похожим на незрелый орех.
— Если спросят, зачем ты носишь в кармане соль, скажи, что ужасно любишь эти фрукты.
Я кивнул и сунул мешочек вместе с плодом в передний карман джинсов.
— Часто у вас бывают облавы?
Китаец презрительно хмыкнул:
— Каждый вечер. И всегда на одном и том же месте.
— Но время-то хоть меняют?
— Нет. Начинают в шесть.
На прощание он дал мне последний совет:
— За Прасадом следи в оба. О нем и среди полицейских ходит дурная слава, а это кое-что да значит. Такой дурак никогда никого не поймает, а если его люди и выловят кого, долго держать за решеткой он не будет — слишком продажен. Потому он и устраивает на улицах спектакли, чтобы никто не сказал, будто ему зря платят жалованье.
За окном уже смеркалось, но свистки на улице предупредили бы об опасности и слепого. Полицейские все еще останавливали и осматривали автомобили и пешеходов, но их рвение заметно поостыло.
Я направился к ближайшему патрулю, при свете фонаря его было видно издалека. Полицейский с автоматом жестом остановил меня. Вся сцена походила на пантомиму, не было произнесено ни единого слова. Еще один жест: поднять руки. Я неохотно подчинился.