Женни была подавлена. В пятнадцать лет не так-то легко безропотно отказаться от зарождающейся любви, от восходящего счастья.
Наступила ночь, но ветры не стихали; море бушевало все сильнее.
Среди мрака волны светились тысячью фосфорических искр, и судно качалось на огненном море. Ударяясь в него, громады валов рассыпались снопами огней.
Мельхиор покинул свой пост в момент самой сильной опасности. Товарищи подумали, что его смыла одна из волн, которые ежеминутно бешено перекатывались по палубе.
Он прошел в салон, где укрылись пассажиры. Они не могли устоять на ногах и валялись как попало на полу, прислонившись к круговому дивану, прикрепленному к. стенам. Одних терзала морская болезнь, другие оцепенели от страха. Они уже исчерпали весь запас жалоб и воплей и хранили горестное и мрачное молчание.
Набоб так изнемог от усталости, что перестал ощущать страх и впал в какое-то бессмысленное отупение. Он погружался в забытье в промежутках между страшными толчками, когда боковая качка яростно подбрасывала корабль и каждый удар казался последним. Женни стояла перед отцом на коленях, бледная, окутанная длинными распущенными волосами, и призывала богоматерь. Никогда Мельхиор не видел ее такой прекрасной.
Он положил свою холодную руку на плечо девушки; она вздрогнула и с силой ухватилась за него.
— Вы пришли умереть вместе с нами? — прошептала она.
Мельхиор ничего не ответил и привлек ее к себе.
Женни машинально позволила ему увести себя в одну из кают, двери которых выходили в салон. То была каюта Мельхиора. Он затворил дверь.
— Зачем вы привели меня сюда? — спросила Женни, словно пробуждаясь от сна. — Мое место возле отца. Идем к нему, Мельхиор, пусть он нас благословит, и умрем все вместе.
— После, Женни, — отвечал Мельхиор спокойным тоном. — Пройдет еще час, пока это прекрасное судно разобьется. Один час! Слышите, Женни, это все, что нам осталось.
— Но мне нельзя быть здесь, — встревожилась Женни: теперь ее беспокоило совсем другое. — Что обо мне подумают?
— В эту минуту никому нет дела до вас, Женни, даже вашему отцу. Один я помню, что мне предстоит потерять две жизни. Слушайте, Женни, если бы мы были оба свободны и стояли сейчас перед священником, вы отдали бы мне вашу руку?
— И руку и сердце, все, все, — отвечала она.
— Так вот, священника здесь нет, но мы стоим перед господом богом. Пусть он будет мне свидетелем, что я люблю вас всеми силами человеческой души. Разве это не торжественная и священная клятва?
— Мне ее достаточно, чтобы умереть счастливой, — сказала Женни, обвив руками шею моряка.