Мама молчала. Иногда что-то спрашивала. Лицо ее было бледным, а глаза блестели.
Она за несколько часов узнала то, на что мне понадобилось полгода. Могло быть и хуже.
– Ты подумаешь?
Мы гуляли по городу целый день. Мимо чистых скверов, припорошенных снегом машин, высоких светящихся небоскребов, уютных кафе, магазинов. И разговаривали. Когда первичный шок схлынул, вопросов появилось бессчетное множество, и на каждый маме хотелось знать ответ. Как я хожу на работу, сколько зарабатываю, дорого ли здесь жить, действительно ли люди забывают, откуда пришли и правда ли, что никто ничего не помнит о детях?
– Правда, мам. Правда. Но они от этого не страдают. Нельзя сожалеть о том, чего не помнишь.
Еще дома, перед тем, как прыгать, я коснулась маминого сознания, закладывая новую установку – помнить все, невзирая на изменение обстановки; я не могла допустить того, чтобы она забыла. Меня, дом, свой мир… Сколько на это требовалось времени другим людям, я не знала, но рисковать не собиралась.
И теперь, уже под вечер, уставшие от прогулок, мы сидели в маленьком кафе на первом этаже «Сферы». В белых фарфоровых кружках поблескивал чай. Мама рассматривала серебряную ложку; ее брови хмурились.
– Дин… тебе легко спрашивать. Дай мне время. Для тебя прошли месяцы, а для меня ты еще два дня назад ходила в офис на работу.
– Я понимаю.
– А теперь ты говоришь – переезжай. Это ведь даже не другой город, не другая страна. – Она беспомощно посмотрела на меня, и в ее глазах отразились сияющие вывески бутиков, окружающие обеденный зал. – Это все просто невероятно, дочь… как в фильме.
К концу дня она уже устала удивляться, но все еще качала головой, будто неспособная до конца осознать, принять, поверить.
– У тебя хороший дом, шикарный просто. Мы о таких и мечтать в свое время не могли, только если где на Западе жить. И подруга хорошая, мне понравилась, она отлично готовит.
Топот ног вокруг, голоса покупателей, мелодичная трель чьего-то мобильника.
– Надо же… ты здесь работаешь. И не стареешь; никто не стареет. Неужели такое возможно? Если бы наши узнали сюда дорогу, то проложили дорогу из трупов, лишь бы попасть в такое место.
Я кивнула, узнавая собственные мысли полугодичной давности.
Точно. Многие бы заплатили миллионы, чтобы я их сюда перенесла.
– Вот поэтому на мне и лежал запрет на разговоры.
– А теперь не лежит?
– Нет, мам. Теперь… (я другая) … теперь не лежит.
– И ты транспортируешь этих ребят – своих коллег, которые выполняют разные задания, туда, куда они скажут?
– Да.
– Они как работники ФСБ?
– Не совсем.