Марков привычно отразил достаточно умелый выпад, сделанный против него жилистым немцем в круглых очках с металлической оправой. Принятая на цевье, винтовка противника пошла в сторону и вниз. Теряя равновесие, тот по инерции начал подаваться к земле. Не успевая ударить штыком, Марков на бегу с размаху заехал ему прикладом по лицу, вбивая кованым затыльником трехлинейки круглые очки прямо в переносицу. Истошный крик сзади, но Марков даже не обернулся, перепрыгнув через чей-то труп, стремительно понесся дальше. Следующий выбранный им противник, не прияв удара, опрометью пустился наутек. Преследуя его, Марков наскочил в кустах на немецкий пулеметный расчет, отчаянно пытавшийся перезарядить ленту. Невесть откуда рядом возник тот самый кадровый старшина с самозарядной винтовкой. Выпустив по кому-то в другую сторону один за другим оставшиеся в обойме патроны, старшина развернулся к немецким пулеметчикам и, дико, вращая глазами, громовым голосом заорал:
– Пленных не бра-а-ать!!!
Марков выставил перед собой винтовку с примкнутым штыком. У него к тому времени в ней тоже не оставалось ни единого патрона. Они со старшиной подались на немцев одновременно. Те, бросив пулемет, метнулись к кустарнику и, как лоси, отчаянно затрещали ветками на бегу, оставляя за собой в зарослях целую просеку.
Врага гнали до самого поля. Уже за кромкой леса Марков видел, как бывший перед началом атаки в траншее рядом с ним пожилой седоусый ополченец по всем правилам штыкового боя атаковал одного за другим двух долговязых немцев, попытавшихся сопротивляться. Все было кончено в три секунды – подобно чучелам на полигоне, оба продырявленных противника поочередно повалились в разные стороны.
«Длинным – коли, коротким – коли!» – только и билось в голове у Маркова в такт с бешено стучащим сердцем. На поле они остановились, медленно приходя в себя. После атаки осталось десятка два бойцов. Выживших ополченцев Марков насчитал всего несколько человек. Немецкий заслон, выставленный против них, вырезали полностью…
Шатаясь, от деревьев к ним шел лейтенант. Левый рукав его гимнастерки был распорот штыком от запястья до локтя, головной убор потерян, светлые волосы, оставленные над выстриженными висками, трепал ветер. Продолжая сжимать в руке пистолет, лейтенант то и дело судорожно поправлял прическу раненой рукой, не замечая, что уже весь измазал себя своей кровью. А может быть, и не только своей. Старший политрук из боя не вышел. Наспех перевязав раненых и подобрав кое-какие трофеи, быстрым шагом двинулись к низине у озера. И лишь отойдя на пару километров, присели отдохнуть ненадолго под прикрытием зарослей тростника. Смеркалось.