Стоящие в трамвае пассажиры держались не за поручни, как сейчас, а за свисавшие сверху на матерчатых ремнях трапециевидные рукоятки, не дававшие разве что упасть, но вовсе не помогавшие держать мало-мальское равновесие. О том, что в задние прицепные вагоны сели все пассажиры, вожатый узнавал не через зеркало (тогда либо до такого еще не додумались, либо улицы наши были узки для любой выступающей детали трамвайчика), а посредством веревки, идущей сзади сквозь дырки в вагонах; веревку эту дергали кондукторши обоих прицепов, молоточек в головном вагоне стучал о звонок — "поехали"…
"Второй номер" трамвая ходил в так называемый тогда Новый город — нижнюю, заречную часть Симферополя. Пересесть на него можно было у центра, и для этого годился все тот же "первичный" билетик. Я любил ездить в те малообитаемые тогда места. Это был самый длинный маршрут — через трамвайный мост над Салгиром, через редкие строения Красной горки и других местностей, названия которых я позабыл; их разделяли бесконечные пустыри — то со скальными выходами, то покрытые буйным многоцветьем диких трав, и вагон наполнялся ни с чем не сравнимым терпким волнующим запахом нетронутой степной крымской природы. Над куртинами цветов — то голубых, то желтых, то белых, то бледно-лиловых, порхали крупные яркие бабочки, и так хотелось, чтобы по такой вот скалистой цветущей степи резво разбежавшийся трамвайчик катился долго-предолго. Но сказку прерывал квартал новых домов (в том числе дом Христофора, о котором — Первое Письмо); трамвай останавливался, из него выходили последние пассажиры, и я ехал дальше один с кондукторшей, а то и без, ибо она от скуки переходила в первый вагон.
Здесь начиналась ковыльная степь — картина, которую я никогда не забуду. Серебристые султаны ковылей были густыми, высокими, почти скрывавшими землю и неширокие выходы скальных полос, пересекавших местность. Набежавший ветерок катил по этому волнистому мягчайшему серебряному ковру то беглые струи, то медленные глубокие волны. Они величаво укатывали вдаль, шелково отливая на солнце, а за ними возникали в ковылях и катились в скалистые дали все новые и новые. Оторваться от этого зрелища не было никакой возможности, и эти "трамвайные рейды" в цветочные, скальные и ковыльные остатки крымских, давным-давно исчезнувших, реликтовых степей запомнились мне на всю жизнь; как жаль, что ты не видел (да уже и не увидишь) этого Чуда!
…Вот что дали одному крохотному растущему человечку, то есть мне, симферопольские мини-трамваи (а я ведь далеко не все увиденное из них описал), которых нет в помине уже много десятилетий. Трамвайчики заменены автобусами и троллейбусами. Вроде бы еще удобней: не к Кантарке (вместо нее взметнулась к небу башня телевидения), а почти к самому крыльцу нашего дома № 14 по Фабричному спуску подкатывает автобус "восьмерка". Только дом тот, увы, аж с тридцать девятого года — не наш; он одряхлел, вместив множество семей, и ни один из его жителей не знает, что за такие Гребенниковы-Межениновы-Терские жили тут когда-то, владея всем этим, и что твой дедушка начал именно отсюда свой странный и трагичный жизненный путь.