«Значит, ты все-таки добился своего, Джонатан, — подумал Георг. — Воздух уже не разрежен, и люди уже не похожи на застывших истуканов. Может быть, картины счастья хуже продаются, чем картины ужаса? Потому что в счастье все люди одинаковы — или как там говорится у Толстого? И лишь в страдании человек становится индивидуален и интересен, а может, только чувствует себя таковым, черт его знает! Все равно я этого не понимаю. Во всяком случае, я стою перед новой картиной и знаю, что я не обречен на одиночество и что общение для меня все еще возможно».
Шипение и фырканье кофеварки на кухне стихло, кофе был готов. Георг налил себе чашку и сел на стол. Стол был длинный; Георг насчитал семь мест с одной стороны, значит, здесь можно было устроить обед или ужин на шестнадцать персон. Он посмотрел в окно. Небо было голубое. На улице ревели грузовики располагавшегося по соседству автотранспортного предприятия. Почему они ревут так по-разному? Почему рев одного мотора отличается от рева другого? Ведь когда они вечером выстраиваются в гараже в одну шеренгу, они похожи как две капли воды.
«Не заговаривай сам себе зубы! — оборвал он себя. — Лучше еще раз как следует подумай. Зачем прилетает Бентон? Как он объясняет себе то, что я нахожусь с негативами в Сан-Франциско? Что я здесь с ними могу делать? Предполагает ли он, что я вступил в контакт с Гильманом? Он летит сюда не для того, чтобы поговорить со мной. Это он мог бы сделать и по телефону, во всяком случае попытаться. И не для того, чтобы поговорить с Гильманом. Это он тоже мог бы сделать по телефону. А может, уже и сделал — и ему этот разговор не понравился. Джилл? Чушь! Даже если бы Джилл или Фран для него что-нибудь значили, он знает, что я ничего не сделаю ребенку. Даже Фран с трудом верит в то, что я способен на это. А уж Бентон-то с самого начала считал меня бумажным тигром.
Нет, это все ерунда. Бентон знает, что я не способен на насилие. Но я выследил его, я сорвал с него маску агента русской или польской разведки, после первой неудачи, так сказать, перегруппировался и готов вновь накинуть на него петлю. Он видит это, хотя и не знает, что именно я затеваю. Это его беспокоит и пугает. Это тем более должно пугать его, если он и вправду собирается заключить сделку с русскими.
А что бы я сам стал делать на его месте?»
Он медленно встал, вернулся в большую комнату, которую называл мастерской Джонатана, нашел сигареты, закурил и глубоко затянулся, с любопытством ожидая удара в горло и в грудь, и удар не заставил себе долго ждать. Георг сделал еще одну затяжку.