— Точно! Это оно. Теперь припоминаю. Вы знаете его наизусть?
— Нет, но сарацинка в конце концов добралась до Лондона, спросила там в толпе: «Гилберт?» — и нашла его. Его взяли в плен во время Крестового похода, а она его освободила. Последнюю строчку я помню: «Тем, кто любит, нет преграды, пусть два слова только знают». Мы проходили это стихотворение в школе.
— За это мы и выпьем! — Коуп поднял бокал, они чокнулись и выпили. — Дай-ка мне фото.
Люси передала ему фотографию и повернулась к Георгу:
— А что это за стихотворение? Я ничего не поняла.
Она говорила по-английски с каким-то мягким акцентом, так, словно во рту у нее была картофелина. Георг вкратце пересказал стихотворение, потом сказал несколько слов о Конраде-Фердинанде Мейере — о том, что его дед и бабка жили на берегу Цюрихского озера.
— Да, мне знакомо это лицо, — перебил его Коуп. — Эта девушка была у меня в группе, но имени ее я при всем желании вспомнить не могу. — Он продолжал вглядываться в фото. — И я даже не представляю себе, кто сейчас мог бы назвать вам ее имя. Я никогда не вел никаких документов, не составлял никаких списков. У меня хорошая память на лица, и я всегда знал, кто уже заплатил, а кто еще нет. К тому же я в своей студии давал ученикам другие, новые имена.
— Имена, которые подходят к людям. Он и сейчас это делает, и большинству актеров это нравится, и они часто в качестве театральных псевдонимов берут имена, которые им дает Кельвин.
— А тебе это не нравится, я знаю, и Осень не спорит с Весной о ее имени, и поэтому ты — Люси, только Люси, Люси в абсолюте. — Он рассмеялся, глядя ей в глаза.
Георг никак не мог понять, искренняя ли это сердечность или фальшивая.
Официант принес и разрезал стейк «шатобриан».
— Мистер Коуп, а вы не помните еще кого-нибудь из той группы?
— Я и сам пытаюсь вспомнить. Но, увы, к сожалению… Даже моя прекрасная память тут бессильна. Прошло уже пять или шесть лет. Скажите спасибо, что я вообще узнал ее на этом жутком фото, — это вы фотографировали? Ничего не поделаешь, берите пример с той сарацинки: раз уж вы, не боясь преград, прилетели сюда, за океан, со своим фото, придется вам так же, не боясь преград, прочесать весь Нью-Йорк.
Это прозвучало довольно ехидно. Значит, его сердечность и в самом деле фальшь и он на кого-то или на что-то злился. Георг бросил взгляд в окно. Дождь уже кончился. Мужчина с рыжими волосами все еще стоял в дверной нише напротив.
Они молча принялись за еду.
— Вы сейчас работаете над новой пьесой? — попытался Георг поддержать беседу.
— А вам-то какое до этого дело? Что вы в этом понимаете? Чем вы вообще занимаетесь? Нет, ну что за блядство, в конце концов? С кем мне приходится иметь дело!.. Сначала этот Гольдберг, потом Шелдон, а теперь еще этот влюбленный болван из Европы! — Голос его все набирал высоту.