Лев как будто понял. Тело зверя расслабилось, глаза прикрылись веками. Хвост больше не бил по камням, и волосы на загривке льва опустились. Было ощущение, что в своей попытке противостоять опасности, которая вдруг стала исходить от человека, он истратил все свои запасы сил. Теперь от человека опасность не исходила. «Вот если ты еще и решишь, что от меня нужно принять помощь, – подумал Росляков, – то будет совсем хорошо. Даже в таком плачевном состоянии ты, приятель, меня запросто можешь покалечить. Так что решай! Хочешь жить – буду лечить, не доверяешь – тебе решать и тебе свою судьбу определять».
Росляков сидел и смотрел на льва. Он пытался настроиться на хищника мысленно. Раненый зверь должен был понять, ощутить, что перед ним не соперник, не конкурент, борющийся за место под солнцем и за добычу. Перед ним, старым поверженным солдатом, такой же солдат. А солдат солдата никогда в беде не бросит и без помощи не оставит. «Такое наше с тобой солдатское братство. Ты одиночка, и я одиночка. Сошлись наши дорожки, а потом разойдутся, но долг свой солдатский выполнить надо. Так должно быть и в моем человеческом мире, и в твоем мире хищников. У вас ведь не бывает бессмысленных жертв, вы не убиваете ради удовольствия. Так не должно быть и у нас. По крайней мере я такой же, как и ты».
Михаил Васильевич некоторое время сидел и думал о льве, глядя в бледное обожженное солнцем небо. Хищник должен понять, почувствовать, что перед ним не враг. Черт его знает, каким чувством он должен понять, что перед ним спасение. Если уж они к человеку относятся не так, как к остальным животным, то он должен принять помощь. Как принимают помощь от друга. Неплохо было бы предварительно как-то еще проявить свое отношение к зверю. Он потерял много крови, наверное, у него сотрясение мозга. В таком состоянии мучит жажда. В таком состоянии вода вообще самое главное.
Взгляд Рослякова опустился к воде, прошел вдоль русла, заваленного сушняком и обломками деревьев. «А это мысль», – решил он, увидев пару высохших тыкв. Продолговатые, почти добела высушенные солнцем, они лежали на камнях метрах в пятидесяти. И если не сгнили, то из них можно сделать отличные посудины для воды.
Тыквы оказались лопнувшими, поэтому все содержимое и высохло, а не сгнило. Ножом Росляков расколол самую крупную тыкву по длине, и у него получилась глубокая большая продолговатая тарелка. «Сюда вместится литров пять воды», – подумал он, подходя к реке.
Лев почуял влагу. Наверное, он в самом деле страдал от жажды, потому что его желто-мутные глаза раскрылись сразу, а ноздри стали раздуваться. Сможет ли он голову поднять, вот что беспокоило Рослякова. Стараясь делать все плавно, он стал подходить ко льву. На миг мелькнула ехидная мысль, что ему надо быть одновременно осторожным и спокойным. И бояться, и не бояться. Страх, настороженность хищник почувствует сразу. Страх и настороженность – это агрессивные чувства, негативные, а Росляков должен заставить льва относиться к себе как к сильному животному, которое его превосходит по силе духа, как к существу высшего порядка. А такие существа не испытывают страха.