— С Новым годом, ребята! Любви и мира вам, братья джамбо! — посмеялся он над ними, закусив свою солёную разбитую губу.
— Он ещё выёбывается, — сказал один из них. Стиви показалось, что они сейчас вернутся, но они переключились на какую-то азиатку с двумя маленькими детьми:
— Ебучая пакистанская шлюха!
— Вали на хуй в свою страну!
Вскоре это стадо обезьян покинуло здание вокзала.
— Какие обаятельные и чуткие молодые люди! — сказал Стиви женщине, которая смотрела на него, как кролик на ласку. Она видела перед собой ещё одного белого парня с плохой дикцией, кровоточащей губой и перегаром изо рта. И прежде всего, она видела ещё один футбольный шарф, наподобие тех, какие носили её обидчики. Разница в цвете не имела для неё значения, и она была права, осознал Стиви с беспощадной грустью. Вполне возможно, парни в зелёных шарфах тоже наезжали на неё. Говнюков хватает везде.
Поезд опоздал всего лишь на двадцать минут, то есть, по меркам британской железной дороги, прибыл практически вовремя. Стиви гадал о том, приехала ли она. Его мучила паранойя. Страх накатывал волнами. Ставка была слишком высока. Высока, как никогда. Он не видел её, не мог даже мысленно представить её. И вдруг она появилась словно бы из ниоткуда, совсем не такая, как он думал, более реальная и даже ещё красивее. Они обменялись улыбками, взволнованными взглядами. Он пробежал разделявшее их короткое расстояние и обнял её. Они слились в долгом поцелуе. А когда разомкнули губы, то увидели, что перрон опустел, а поезд давным-давно уехал в Данди.
Базара нет
Из соседней комнаты донёсся леденящий душу вопль. Дохлый, развалившийся рядом со мной на подоконнике, навострил уши, как собака, услышавшая свист. Я вздрогнул. Этот крик пронимал меня насквозь.
Лесли с криком вбежала в комнату. Это было ужасно. Я хотел, чтобы она замолчала. Нет. Я не мог с ней справиться. Никто не мог. Уже не мог. Больше всего на свете я хотел, чтобы она перестала вопить.
— Девочка умерла… умерла… Доун…о господи… боже ж ты мой, всё, что я мог разобрать в этом бессвязном лепете. Она рухнула на потёртый диванчик. Мой взгляд приковало коричневое пятно на стене прямо над ней. Что это, блядь, такое? Откуда оно взялось?
Дохлый вскочил на ноги. Глаза у него были выпучены, как у лягушки. Он всегда напоминал мне лягушку. Сидит-сидит, а потом — гоп, вскочил и попрыгал. Он посмотрел сначала на Лесли, а потом прошмыгнул в спальню. Метти с Картошкой озирались кругом, ни во что не врубаясь, но даже сквозь наркотический туман они понимали, что произошло что-то очень скверное. Я тоже понимал. Сука, я так и знал. Я сказал то, что говорю всегда, когда происходит что-то скверное.