Меня разбудил Джакомо около полудня, громко колотя в хлипкую дверь каюты, которую я делил с Цадоком (собственную отдал в распоряжение Анны). Оказывается, хозяева островка страстно желали познакомиться со случайными гостями и буквально рвутся на борт. Вахтенные с трудом их сдерживают. Как бы не дошло до кровопролития…
Быстренько привел себя в порядок и вышел на палубу. И действительно: у едва обозначенного полупрогнившим деревянным настилом причала собралась небольшая толпа оборванцев, по виду — типичных средиземноморских рыбаков из самых нищих. Среди них выделялись трое: высокий, одетый в потрепанную, с разноцветными заплатами, шелковую рубашку, золотую цепь на шее и кожаные штаны с болтающимися на поясе ножнами, содержащими какой-то длинный режущий предмет — явно представитель местной знати, и двое его охранников в давно нечищеных кольчугах и полукруглых ржавых шлемах, вооруженные копьями.
Не проснувшись еще окончательно, подошел, качаясь, вплотную к борту и оказался буквально в нескольких метрах от незваных посетителей. От них шел несмолкаемый гвалт и ощутимая вонь. Мыться тут явно принято не было. Причем совсем. Даже после года, проведенного в средневековье, мерзкий запах сильно бил в, казалось бы, уже натренированный нос. Выделялся, что называется, над средним уровнем! Впрочем, возможно, это вызвано объективными причинами — отсутствием на острове пресной воды и его жителей надо жалеть, а не осуждать. Однако от этой мысли дышать легче не стало.
Я даже отодвинулся на метр назад — помогло, но не сильно. Хорошо еще, эта кодла на борт не пролезла! Хотя она наверняка именно этого и хотела — перепрыгнуть с причала на палубу проще простого, но десяток взведенных арбалетов сильно охладили их пыл. Чего им надо-то? Кричали граждане на непонятном языке, принятом мной за греческий. Так и оказалось, что подтвердил мой капитан. Вернее, один из множества диалектов. Однако сам Джакомо с трудом владел десятком фраз на этом наречии и толком не понимал претензий непонятно почему настолько нервных аборигенов.
Представитель местной власти в поношенной шелковой рубахе, сообразив, что я тут начальник, грубо распихал своих земляков и придвинулся к самому краю причала, подозрительно затрещавшим под его весом и, взмахом руки заставив орущих сограждан замолчать, попытался толкнуть речь. Выглядело это даже внушительно на непритязательный взгляд, только все равно непонятно. Я завертел головой по сторонам, спрашивая у членов команды, не знает ли кто местного языка. Но все пожимали плечами. Если кто и знал, то не настолько хорошо, чтобы понять скороговорку этого странного типа.