— Ну что же ты, — крикнул он. — Харон тебя заждался! Не раздражай старика, а то утопит тебя в Стиксе!
Гундобад взревел и, забыв о защите, нанес удар. Римлянин увернулся, его меч сверкнул на солнце и вонзился в открытую грудь, пробив кольчугу. Вождь бургундов захрипел и рухнул на землю. Горлом хлынула кровь.
Солнце клонилось к закату. Готы грызлись с федератами из-за добычи. Легионеры подбирали убитых, складывали погребальные костры, а в лагере готовился пир, Красс ждал к себе Вилимера и Одоакра. На валу римского лагеря застыл пилум и на нем — голова Гундобада. Мертвые глаза смотрели в сторону Рима.
В отдалении от усеянного трупами поля пировал сип, злобным клекотом отгоняя ворон. В поле поживы было больше, но там сновали люди, а здесь лежало одинокое тело, и никто не мешал наслаждаться добычей. Сип знал, что еды теперь хватит надолго, инстинкт не обманывал — много сладкого мяса ждет его там, в поле. Надо лишь выждать немного, люди уйдут, и это поле, где смерть собирала обильную жатву, станет его владением. На многие дни вперед.
— Похоже, на этот раз Эврих решил взяться за нас всерьез…
Сидоний Аполлинарий впервые видел своего друга и шурина таким потрясенным. Глядя вниз с высоты тысячи футов на долину Дурания, Экдиций часто мигал, губы его подрагивали. Странно и печально было видеть этого всегда веселого, решительного мужа, умеющего одним словом и взглядом внушить уверенность, ободрить упавших духом людей, — странно было видеть его таким раздавленным.
Они были друзьями с детства, приняв эту дружбу по наследству от отцов, и Сидоний всегда гордился тем, что его шурин и в пятьдесят лет не утратил юношеской отваги и силы, чего нельзя было сказать о самом отце Аполлинарии. Сделавшись епископом Августонемета, он обзавелся брюшком, погрузнел, и уже много лет предпочитал охоте и упражнениям долгие пиры с неспешной беседой.
Сидоний знал, Экдиций позволил себе минуту слабости только потому, что они были здесь вдвоем. Трое солдат и молодой Рул, который и привел их сюда, остались при лошадях. Так распорядился Экдиций.
Они стояли среди развалин старого римского форта, помнившего еще времена Юлия Цезаря. Форт был давно заброшен, от некогда внушительных укреплений остались одни руины, но стены упрямо сопротивлялись времени. Остовы двух каменных башен все еще стояли на перевале безмолвными часовыми. Когда-то этот форт охранял римские поселения в только что завоеванной, непокорной и постоянно восстававшей Галлии, но те времена прошли. Давно уже нет диких галлов, теперь все они римляне, и вот им самим угрожает опасность.