– Созвонимся как-нибудь. Надо же, как по-дурацки получилось, – успокаивающий голос Андрея.
Не хочу слышать, не слышу, оглохла. Говорите это еще кому-нибудь. Не мне. О чем я? Ведь он меня бросает. Там уже лежит другая. Счастливая, новая, с серебряным отливом. Теперь нужна дверь. Вон их сколько. Не хочу в дверь. Не надо меня в дверь…
Андрей испытующе посмотрел на нее, с облегчением, которое не сумел скрыть.
Чей это голос? Это не Андрюшин, это мой голос. Я закричу, завою, когда он отойдет подальше. Мой крик отскочит от его спины. Все головы кричат, никто не слышит…
Оказывается, он здорово косит. Глаза уже загибаются за висок. Эти голые, подогретые женщины. Они ждут, хотят его, слиплись в один розовый комок. Сейчас он заберется туда, их там много, там тепло. Только душно.
Я тебя люблю. Не могу без тебя. Ты меня не бросишь, не можешь бросить. Кто это говорит? Это я говорю. Я не должна этого говорить.
– Поздно уже. Тебе еще добираться. Сейчас столько шпаны. Что ж, Анна, спасибо за все.
Анна с размаху ударила его пакетом кефира по лицу. Кефир выплеснулся. Она увидела – нет, это не Андрей, страшное существо без лица. Вместо лица – белое оползающее месиво. Рука не спеша вытянула из кармана носовой платок, встряхнула его и промокнула глаза. Андрей сплюнул, вытер рот. Ее поразил обновленный блеск его глаз. Темно-алые губы, туго наполненные яркой молодой кровью. Лицо раздвоилось. Это Лапоть выглянул из-за его плеча. Улыбка разрезала поперек его лицо.
– Ты видишь, Андрюша, видишь, такая, как все! Как всегда. Сучка дешевая! – в восторге взвизгнул Лапоть.
– Такая же, такая же! – повторил Андрей и захохотал вольно, с облегчением. – Свободен! Я – свободен! Да пропади ты пропадом, Анна! Тебя больше нет!
Анна отшатнулась. Он хохотал все громче, закинув голову. С его лица срывались внезапные блики, искры, чешуйки старой кожи.
Анна, подавив вскрик, повернулась и бросилась бежать по длинной ночной улице. Смех догонял ее, разрастаясь, множась. Вдруг все перекрыл хохот, наглый, бесстыдный. Подменилось старческое похотливое хихиканье, рассыпалось по асфальту.
Улица впереди чернела, сужалась, дома сдвигались, грозя перейти в тупик. Слепой страх не давал Анне оглянуться. Кто там стоял у пустого подъезда? Кто? Андрей или кто еще с ним?
Нижняя ступенька лестницы трухляво подломилась под ногой Анны.
За зиму дача как-то ушла в землю, между бревен вылезла седая пакля. Крыша просела. Только молодо, с блеском разворачивались листья сирени, обступившей низкую террасу. Все запахи распахнувшейся земли, чувственные, парные, разогретые чистым гниением, поднимались из-под слоя прошлогодних листьев. Грязь, корни. И сквозь них уже торопятся острые локотки травы.